— Сколько у тебя ратников, князь? — спросил, прочитав тестево послание, Ярослав.
— Пятьдесят человек. Да ты на число не гляди, у мя кажен вой троих стоит! — возгласил Святополк, грузно садясь на жалобно скрипнувшую лавку.
Зашушукались бояре, закачали головами. Неспроста, чуяли, явился в Галич этот великан. Видно, ратная страда грядёт.
— Что ещё велел передать князь Юрий? — спросил Ярослав.
— Велит тебе, совокупив дружину и полк, на Владимир идти. Сам он выступил уже со Владимиром Андреичем, сыновцом
[197] своим, вместях. И батюшко мой, Юрий Ярославич, с ими.
— Вот как. Что же, помыслить нам надо. Говорите, бояре, что думаете?
Поднялся Молибог.
— Идти надоть. Иного нет. Много лиха на Волыни Мстиславка творит. Недобрый он сосед.
— Давно воду мутит! — выкрикнул ГЦепан.
— Проучить надоть его! — шумели другие бояре.
— Тогда вот что, — объявил Ярослав. — Будем дружину готовить, выступим. И с князем Юрием станем гонцами пересылаться, чтоб ко Владимиру вместе всем подойти. Левое крыло ты, князь Святополк, под своё начало возьми. На правом крыле ты, Коснятин, главным будешь воеводой, ну а ты, Тудор Елукович, в челе рати станешь. Тако и порешим.
...Опять спешили гонцы, собирались в Галиче ратники, грузили на обозы кольчуги, шишаки, оружие. Весельем, гамом наполнился княж двор. Будто не на войну собирались, а на праздник весёлый, на свадьбу княжескую или боярскую.
На Подоле кипела работа. Ковали кузнецы мечи, наконечники копий, изготовляли добрые щиты.
Воевать не хотелось. Не иначе, как с раздражением вспоминал Ярослав тестя. Впрочем, Мстислав тоже был хорош. Одно радовало галицкого князя: ограбив княгиню Любаву, лишился Мстислав расположения короля Гезы. И надо было теперь, не теряя времени, постараться добиться союза с венграми. О том толковал Ярослав вечером с Избигневом.
У молодого Ивачича недавно умер отец. Угас, как свеча, тихо и медленно, старый Иван Халдеевич, завещал сыну Свиноградские волости свои, посетовал перед кончиной, что не дождался сыновней свадьбы, да на том и почил. Избигнев ходил в чёрном платне, скорбел, видно, но Ярославовы слова выслушал со вниманием, отмолвил тотчас:
— Позволь, княже, сам я в угры отъеду. Побаю и с Гезой, и с королевой Фружиной, и с вельможами многими. Ведаю их ещё с той сечи на Сане. Ты прав, еже оторвём угров от Мстислава, польза будет земле Галицкой.
Уехал Избигнев, приспела пора и ратникам галицким выступать в поход. Тем паче что Долгорукий торопил, слал гонцов одного за другим.
...Войска встретились у Свинуша леса, простирающегося на Волынских холмах. Зеленели дубравы, на полях созревали колосья спелой пшеницы, рядом ячмень шуршал волнами под порывами ветра. Солнце нещадно палило. Здесь, на этих холмах, зарождалась Луга — узенькая, но многоводная речушка, на которой ниже по течению и стоял город Владимир. До него ещё немало надо было пройти вёрст, но дорога была ровной и гладкой. Не узкие и крутые Подольские каньоны, а пологие линии холмов простирались вокруг, да леса зелёные шумели листвой могучих исполинов — дубов, полные живности. Кое-где отливали синевой озёра с чистой ледяной водой.
Воздух был свеж и прозрачен. Даже не верилось, что скоро война начнётся, лошади заржут яростно, стрелы со смертоносным пением взовьются, разрежут этот чистый воздух, железо заскрежещет, и польётся кровь. А всё потому, что поделить не могут обильную урожаями плодородную землю князи русские.
Юрий принял Ярослава в походной веже. Как всегда, пил он просяное пиво, сильно потел, смахивал с чела непрошенную влагу.
— А, зятёк! Сыскался, значит! То добре! Ходишь в воле моей! Хвалю! Я тя... паче сына, любить буду... — говорил Долгорукий. — А то вон мой Андрюшка... Стервец! Сбежал из Вышгорода в Суздаль! Проучу я его, ох, проучу! Золото увёз, икону Богородицы утащил! И меня не спросил!.. Вот каковы дети! Неблагодарны суть!
Ярослав сидел молча, вспоминал давешний разговор с Андреем. Вырвался-таки, ушёл из отцовой воли! Вот бы и ему, Ярославу, так. Да не получается покуда! Близко Галич от Киева. А чтоб от Юрия откачнуть, надобны крепкие соузники. У него, Ярослава, таковых нет. Да ещё этот Берладник. С ним тоже решить надо.
— Изяслав Давидович, Святослав Ольгович тож в поход просятся! Как думать, взять их! Много добра на Волыни, всем хватит! — продолжал тем часом князь Юрий.
Ярославу представились обильные рольи, сёла с белыми хатами и плетнями, чистые реки. Если объявятся здесь черниговские разбойники, то будут они только гадить, жечь, разорять, как было в Ушице, когда получил он шальную рану под глазом. С той поры и глаз хуже видеть стал. А может, то и не от раны, а от ночей за книгами при тусклом свете свечи.
Он ответил Долгорукому спокойно и твёрдо:
— Не стоит, отец, звать их. Сами как-нибудь Мстислава одолеем.
— Ну, оно, может, и вправду! Ну к бесу Давидовича! Прогоним с Волыни Мстиславку! — Юрий громко захохотал, тряся толстым животом.
...Два ряда наполненных водой рвов преграждали путь к Владимирской крепости. Дубовые стены достигали трёх-четырёх сажен. Да ещё башни везде стояли, а на заборолах всюду видны были немецкие самострелы и шеломы лучников. Да ещё был посад, который окружала тоже стена, хоть и не столь высокая.
— Укрепился, гад! — выругался злобно Долгорукий, объехав крепость со всех сторон. — Тамо — река, тамо — болото, а здесь в лоб стену не прошибить.
— И врата медные, с решётками, — добавил Ярослав. "
Они сидели в гой же походной веже на кошмах, держали совет.
— Волынь тебе отдам, — говорил Долгорукий своему племяннику Владимиру Андреевичу, кустобородому молодому человеку явно половецкой наружности, с чёрными усами, расту в ш ми только по бокам от губ. — Отцу твому покойному Андрею обещал тако.
— Дозволь, стрый, я покуда по волости с дружиной пройдусь, — попросил Андреевич. — Нервен, иные грады приведу в покорность. Чую, не скоро владимирцы сдадутся.
— Что, невтерпёж?! — хохотал Долгорукий. — Ну, что ж. Так тому и быть, добр молодец! Ступай по волостям, громи ворогов, приводи грады к покорности. Всё окрест — твоё! Тобе дарую!
— Стоит ли силы нам распылять? — осторожно спросил Ярослав.
— Да пущай идёт! — махнул рукой Долгорукий. — Нам больше добычи достанется во Владимире. Так ить, зятёк! — Он подмигнул Ярославу и снова раскатисто захохотал.
«Что ж ты за владетель?! Какую заботу о земле имеешь?!» — С едва скрываемым отвращением смотрел Ярослав на как обычно изрядно подвыпившего тестя.
Долгорукий расположился перед главными, северными воротами Владимира, называемыми Гридшиными, галичанам же велено было разбить стан перед южными, Киевскими воротами, через которые шла дорога на Луцк.
