«Пора давно замуж ей. Всё не хочет, отвергает женихов одного за другим», — думал Ярослав, глядя на некрасивое длинное лицо сестры с густыми светлыми бровями и мясистым прямым носом.
«А может, в схимницы идти задумала. Кто ж её знает?» — Он вздохнул и покачал головой, обратив внимание на простое, без всякого узора и изыска, тёмное платье княжны.
В залу медленно вошёл опирающийся на тяжёлый посох, поддерживаемый женой и сыном, старый слепой Петрок Власт. Ярослав недолюбливал этого ныне калеку, а в недалёком прошлом гордого спесивого польского можновладца
[207], помнил, что ещё покойному деду сотворил он немало зла.
— Многие лета тебе, княже Ярослав! — пробасил неожиданно громким голосом Власт.
«Эх, если б не тётка... Гнал бы я тебя взашей. Отослал бы прочь, и не поглядел, что слаб и слеп. Сидел бы ты не на княжьем пиру — в келье убогой».
Ярослав сухо ответил на приветствие старого пана:
— Здравствуй и ты.
Маленького роста, живая и бойкая Мария Святополковна устроилась на лавке рядом с мужем. Быстро оглядев всех собравшихся, она лёгкой насмешкой оценила богатое одеяние Ольги, сочувственно кивнула Елене, расцвела улыбкой при виде Фроси и Владимира. Души не чаяла дочь покойного киевского князя Святополка Изяславича в детях, и Ярослав, когда был мал, не раз получал от неё ласку и подарки.
Молодой князь вспоминал, как потчевала его с сёстрами Мария пряниками и пирожками. Да, что ни говори, а детство — золотая пора.
Последним явился Святополк Юрьевич. Видно, только из сторожи, едва кольчугу снял в гридне да облачился в пурпурное корзно поверх такого же цвета рубахи с расшитым воротом. Волосы тёмные разметались по плечам, усы вытянуты в тонкие стрелки, на поясе — меч в обитых сафьяном ножнах. Служивый князь, за хорошую плату выполняет разноличные поручения Ярослава, стойно добрый воевода.
Зажглась наконец на небесах первая звёздочка. Ярослав по обычаю трижды обошёл залу с кутьёй, затем взял в руку горсть кутьи и выбросил за окно. После благословил с кратким молебствием трапезу Яким, и все расселись по местам. Ели двоезубыми вилками, резали рыбу и мясо тонкими ножами ромейской работы. Всё было тихо, культурно, без лишней суеты и шума. Здравицы говорили короткие, виночерпии разливали вино в чары из широких ендов. Сытых детей вскоре увели, вслед за ними, благословив напоследок Ярослава, отправился в свои покои и Яким. Князь слышал, как стихали в переходе его тяжёлые шаги.
— Скоро в собор ехать, — промолвил Ярослав.
Собор Успения Богородицы на Подоле ещё не был окончен, но уже вознеслись к небесам крытые свинцом купола — луковицы, уже высились сурово белокаменные апсиды, уже отделаны были две наружные галереи с конусовидными башенками и витыми хрупкими на вид лесенками. Фрески украшали внутреннее убранство храма, а вверху, под самым куполом, Богородица в голубом мафории простёрла над прихожанами воздетые вверх руки, словно моля Сына Своего о спасении их, грешных людей. Ярослав не мог без слёз смотреть на Богородицу, искусно вырисованную художником Дионисием, монахом из Лелесова монастыря.
Именно такой видел он её на иконе у себя в опочивальне, именно так, к заступнице и защитнице, а ещё — к любящей всех их матери относился он к ней. И приходили на ум слова молитвы...
Пир будет продолжен завтра, сейчас же они забирались в возки и при свете факелов, окружённые гриднями и ближними боярами, ехали через ворота крепости вниз, на светящийся огоньками лучин Подол. Скрипели полозья, лаяли собаки, плыл над верхним городом, Галичьей горой и соседними увалами мерный колокольный звон. В соборе всё будет ярко и красочно, будет торжественно, в нём он, Ярослав, отвлечётся, наконец, от будничных хлопот, от державных забот и помыслов, какие почти никогда не бывают чисты.
— Грешен, грешен аз, — чуть слышно шептал он в темноту, вспоминая и гнев свой, и раздражение, и ковы прежние. И ещё он знал, что волшебная рождественская ночь закончится, а земные тёмные делишки продолжатся, и он опять будет каяться, опять будет лить слёзы, но иначе ведь нельзя — такова княжеская доля. Иначе всё пойдёт прахом, и ни семьи у него не будет, ни этих тихих вечеров, и земля эта, которую он, по сути, поставлен оберегать и боронить, исшает, пропадёт, обратится в ничто. Ради Земли он готов был идти на жертвы, ибо знал — нет для него иного. Пусть ковы, пусть порушение роты, но Русь Червонная должна жить и цвести.
Впереди, он знал, ждали его нелёгкие годы бурь и больших дел.
ГЛАВА 35
И снова была трапеза в кругу семьи, на сей раз более обильная. Уже не было вчерашней скованности и тишины. Молодые стольники наливали вина и меды, подавали кушанья. Лица собравшихся заметно оживились, что-то громко рассказывала старому Васильку Мария Святополковна, её сын Святослав хвалился перед князем Святополком своим новым кинжалом.
— Чистый харалуг! Из Персии. С таким и на медведя можно. — Ну, уж ты хватил! — Святополк невольно рассмеялся.
Он взял кинжал из рук юноши и долго и пристально рассматривал его.
— Булат добрый, — отметил он. — На Востоке мастера искусные. Но и наши оружейники тож хороши.
— А какие, как думать, лучшие на Руси? — допытывался юный Святослав.
— Добрые кузнецы и в Полотеске, у князя Рогволода, и в Суздале, и на Волыни есь. Да и у отца моего в Турове мастер был — что хошь содеет. Могутой его звали. Жаль, забросил своё ремесло, в монахи подался.
— Ну, а самые лучшие, где? — продолжал упрямо вопрошать Святослав.
«Мальчишка ещё вовсе. Ну как с таким о важных делах говорить», — с лёгкой досадой подумал о сыне Власта Ярослав.
Святополк пожал крутыми плечами, не зная, что ответить, и тогда галицкий князь вмешался в их беседу.
— А ты вот у наших оружейников на Подоле побывай, братец, — обратился он к Святославу. — Узришь, что, пожалуй, лучше тебе нигде не сделают ни меч, ни щит, ни кинжал.
— Лучше всех у нас, в Суздале, — недовольно протянула княгиня Ольга. — Вон у батюшки мово — меч, дак меч. Всем мечам меч. Кладенец. Ратибор сготовил, кузнец. Да и сей, — она упёрлась перстом с накрашенным длинным ногтем в ножны на боку у Святополка, — он же содеял, Ратибор. Али не помнишь? Сказал тогда батюшка: «Тобе, Святополк, отныне дщерь мою любезную охранять поручаю. Дарую те ради той заботы меч».
— Было тако, — согласно пробасил служивый князь.
— Новогородцы такожде мастера добрые, — заметил боярин Щепан. — И по железу, и по серебру работники есь.
— На Руси повсюду умельцев хватает, — вмешался, прерывая споры, Ярослав. — Иноземцам, думаю, в этом мы не уступим.
— Да уж, — пробормотал старый Василько Ярополчич.
— И в иных ремёслах мастерами умелыми Червонная Русь издревле славилась, — продолжал Ярослав. — Златокузнецы у нас в Галиче есть, и горшечники, и сапожники. Да кого только нету. А зодчие? Вон экую громаду — собор Успенский, почитай, за два лета возвели.
