— Не велено сказывать! Князь приказал доставить! Куда? После сведаешь!
Так и сидел Берладник на скамье, смотрел в окно на заснеженные сосны и ели, вздыхал, тряс кудрявой головой. Тревога охватывала его. Ничего доброго от Долгорукого он не ждал. Уже смирился Иван, что будет доживать он недолгий свой век сидя в сырой темнице, в смраде и холоде, а тут вдруг вывели его на свет Божий. Вывели, верно, для того, чтоб или лишить в скором времени жизни, или поглумиться, как любил почасту делать Долгорукий, особо после обильно принятого на грудь крепкого мёда.
Хотя кони шли быстро, но медленной и тягучей казалась Ивану дорога. Впрочем, он не спешил. Куда теперь было ему торопиться? Всё, отбегал удатный молодец своё! Чуял, не к добру вёл его этот путь в оковах. Смерть стучалась в двери возка. Эта она ночами завывала в дверях, обдувала, охватывала холодом, смотрела в узкое оконце, украшая слюду ледяными узорами инея.
Смерти Иван сейчас ждал едва ли не как избавления от мук. Успокаивал он сам себя одной мыслью: хуже, чем в порубе, уже не будет. К чему ему тревожиться? Наоборот, радоваться надо, что скоро всё закончится.
С отрешённым видом устраивался Иван на лавке возле печурки, проваливался в сон, старался забыться, отвлечься. Снились ему быстрые кони, скачки бешеные по степи, короткие сабельные схватки. Звенело оружие в сильных руках. Он просыпался от этого звука, весь охваченный внезапным волнением, но это лишь лязгали, зло и уныло, опостылевшие цепи.
При пленнике постоянно находились двое из стражей. Они часто менялись, но все были одинаково безмолвны, суровы и подозрительны.
«Псы у Долгорукого верные. И слова доброго не скажут», — думал Иван, поглядывая на мрачные бородатые лица.
Он догадывался, что везут его далеко, везут на юг, в Киев или даже в Галич. И что ждёт его там? Лютая расправа? Казнь? Не всё ли равно.
Глушил Иван у себя в душе тревогу, старался хоть как-то, но отвлечься от мыслей о скором конце своего земного пути. Стискивал кулаки, одолевал отчаяние и боль, забывался снова чутким сном.
«Всё в руце Божией», — думал, тяжко вздыхая.
...Уже близ Чернигова окружил их поезд большой отряд вершников.
— Эй, кто такие?! Куда путь держите?! Что везёте?! — разорвал тишину зимнего леса властный раскатистый голос.
Возглавляющий поезд дружинник прокричал в ответ визгливо:
— По веленью князя стольнокиевского Юрия Владимировича путь держим из Суздаля! А везём супостата, преступника, ворога князя нашего!
— Что за преступника?! Ну-ка, пропустите, погляжу!
— Не положено!
Заскрежетали скрещённые копья.
— Да ведомо ли те, с кем говоришь! — достиг ушей Ивана всё тот же громкий незнакомый голос.
Тяжело и решительно проскрипели по снегу шаги. Распахнулась дверь возка. Высокий и полный человек в алом княжеском корзне, подбитом изнутри мехом, в тимовых сапогах и шапке с широкой опушкой меха соболя, с тёмной бородой лопатой и живым блеском глубоко посаженных чёрных глаз — буравчиков протиснулся внутрь возка. На Ивана повеяло свежим лесным духом.
— Ага! Вот кто тут у нас! Никак, Иван Ростиславич! Здорово, княже! Что, не признал?! Немудрено! — прогремел незнакомец.
Он присел на лавку напротив скованного Берладника, качнул сокрушённо головой, призадумался.
— Ну-ка, выведите его отсюда! — приказал старшему.
Нехотя принялись стражи исполнять приказание. Вскоре пленник очутился на снегу. Он хмуро озирался вокруг. На поляне лесной, где они остановились, толпились оружные люди, богато одетые. Тлели гаснущие костры.
Незнакомец, уперев руки в бока, пристально рассматривал Ивана.
— Стало быть, не признал. Изяслав я, Давидович, князь черниговской.
Один из стражей сзади грубо толкнул Ивана, заставив его опуститься на колени.
— Худо с тобой князь Юрий обходится, худо, — промолвил Давидович. — Эй! Поднимите его с колен! Да снег отряхните с кожушка! Раззявы! — гневно крикнул он стражам.
Прямо смотрел черниговский князь на пленника, вглядывался в его простодушное мужественное лицо, в бесхитростные голубые глаза. Эх, добр молодец! Тебе бы на конь да на рать! Безоглядчиво, в рубку сабельную! Приглянулся Давидовичу Берладник. Такого бы в дружине своей иметь. А что?! Помог бы Изяслав добыть добру молодцу какой-нибудь стол, и стал бы тот ему верным слугой и соузником! Человек с такими глазами не предаст. Благодарен будет и верен по гроб жизни!
Боярин Нажир Переславич, ближний советник, сунулся к князю, наклонился к уху, шепнул:
— Не связывайся с Долгоруким, княже. Себе хуже содеешь. Разумею, жаль молодца. Но что теперича, в огонь за его лезти?!
Прав был опытный боярин. Нечего было Изяславу возразить на эти слова. Гневно, из-под густых лохматых бровей глянул он на Нажира, но смолчал. Властно махнул десницей в зелёной сафьяновой рукавице старшему суздальскому стражу, бросил с досадой в голосе:
— Езжайте!
Берладника грубо втолкнули обратно в возок, закрыли двери. Помчался, вздымая снежную пыль, поезд дальше по шляху. А по другой дороге, через лес, медленно двинулись обременённые охотничьими трофеями черниговцы. Изяслав, на статном белом коне, ехал впереди. Могучий скакун выпускал в морозный воздух белые клубы пара.
Отчего-то запал в душу Давидовичу Иван. Да, жалко было молодца, вельми жалко! Но Нажир и другие его советники правы: с Долгоруким тягаться не время. Пока не время! Изяслав ещё поборется, побьётся за киевский стол! Как опытный охотник, он знал: не стоит раздражать и дразнить зверя, если нет у тебя сил нанести ему точный смертельный удар. Сегодня на охоте он проткнул копьём свирепого вепря. Ударил в самое сердце, молниеносно, так что не возмог зверь задеть его страшными своими клыками. И почудилось уже: зверь сей — Долгорукий! Вот так бы и того... мгновенно, без колебаний! Пока не получается. Надобны крепкие соузники, а в князьях разброд. Каждый на себя одеяло тянет. Мелкие людишки все эти Святославы да Владимиры! Не понять им его, Давидовича, высоких устремлений! А Берладник сей?! Он бы понял?! Да если б и не понимал, всё одно верен и предан был бы! Да, жаль парня! А может, оттого не может сейчас Изяслав позабыть этого случайно встреченного полоняника, что самому ему не дал Бог сына?! Супруга, красавица — половчанка, сестра хана Башкорда, родила дочь, которую, совсем ещё девочку, сватают сейчас за сына Долгорукого Глеба, а с сыном вот не получилось. Но на жену Изяслав не в обиде. Верная помощница ему Марфа в любом деле. Всюду они вместе — и на совете в палатах, и на ловах, и даже в поход брал князь с собой супругу. Вот и сейчас скачет она рядом, сразу и не поймёшь, что жёнка, не отличишь от воина. Плащ с фибулой у плеча поверх кольчатой брони, шелом с бармицей на голове, только глаза чёрные, под цвет южной ночи, большие, совсем не кипчакские, обрамлённые рядом долгих ресниц, смотрят, любуются мужем. Вот подъехала к нему, положила руку в багряной рукавице на запястье, сказала:
