— Как сможете. Только тянуть не надо. И вот что, предоставьте отчёт в письменном виде. Пришлёте с нарочным.
— Слушаюсь и повинуюсь, господин наместник!
— Тогда — до свидания.
— Да хранят вас Боги, мой господин.
Потом Баурджин в сопровождении личной охраны осмотрел городской рынок, несколько лавок и мастерских, после чего вернулся обратно во дворец — как раз к обеду, после которого намеревался немножко вздремнуть, однако, не тут-то было.
— Вы просили подобрать вам толкового секретаря, господин? — заглянув, напомнил Чу Янь. — Я нашёл двух — знатоков математики и письма. Оба — ещё совсем молодые люди, юноши, озабоченные тягою к знаниям.
— Весьма похвальная тяга, весьма! — не преминул заметить нойон. — Так где они?
— Вот их описание, — мажордом протянул князю бумаги. — Просмотрите и укажите, в какое время мне их представить?
— Хорошо, ступай Чу Янь.
Расслабленно потянувшись, Баурджин с удобством расположился на угловом диване и, потягивая имбирное пиво, погрузился в чтение. Итак... Молодых да шустрых парней, оказывается, набралось всего двое! Ну конечно, остальные-то — всякие там «заслуженные шэньши» и прочие «знатоки канонических книг», похоже, для конкретных дел не годились. Неизвестно зачем толковать чёрт-те какой давности изречения и цитировать классиков это, знаете ли, совсем не то, что по-настоящему самостоятельно мыслить! Две большие разницы.
По возрасту парни были примерно одинаковы — одному пятнадцать, другому — четырнадцать, оба имели прекрасные характеристики учителей, оба, как было особо отмечено, «проявили себя в науках и почтении к старшим». Одинаковы — близнецы-братья. Но вот что касалось, так сказать, социального происхождения... Один — Пу Лияньчжи, пятнадцати лет — был крестьянский сын, второй же — четырнадцатилетний Фань Чюлянь — выходцем из самых верхов общества, внуком влиятельнейшего чиновника, начальника отдела налогов Чиань Фаня. Ну, ясно, пристроил внучка... Симпатии Баурджина были целиком на стороне крестьянского сына. Классовый подход, что и сказать! Однако и не только классовый — и без этого можно было себе представить, каким образом учились оба. Вот изнеженный чиновничий отпрыск, избалованный, манерный, ни в чём не знавший отказа. Не очень-то ему и нужны настоящие знания — и так сдаст экзамены на шэньши, с таким-то дедом. Интересно, кто отец? А. вот, тут указано — некий Цзы Фань, банкир. Банкир! Вот — то-то! Вряд ли изнеженный барчук Фань Чюлянь будет остервенело грызть гранит науки и столь же остервенело работать, не считаясь со временем. А вот крестьянский сын — совсем другое дело. Когда надеешься только на себя, когда сложнейший экзамен — единственная дорога выбиться в люди... О, тогда относишься к знаниям совсем по другому. Отложив в сторону документы, Баурджин с улыбкой представил себе этого деревенского парня, этакого тангутского Михаилу Ломоносова, здоровенного, крепкого, с грубым обветренным лицом и открытым взглядом. Да-а... Можно считать, секретарь уже выбран, осталось лишь соблюсти формальности, дабы не обижать отказом влиятельного Чиань Фаня. А устроить им завтра экзамен! Нет, даже уже сегодня — и здесь, чтоб ни откуда ничего не списали. Придя к такому решению, Баурджин позвонил в колокольчик...
Ну, вот точно так нойон их себе и представлял! Вот крестьянский сын Пу Лияньчжи. Широкоплечий, крепкий, с грубым лицом и обветренными губами. А руки? Это ж не руки, это ручищи, настоящие руки рабочего человека, не какого-нибудь там эксплуататора. И одет — скромно, в короткий светлый халат из хлопковой ткани. Крестьянская, народная косточка! А вот второй... Боже же ж ты мой, да как же можно быть таким модником! Халаты... Боже, боже... Да этот парень на вечеринку собрался, а не на работу устраиваться! Есть такое словно — стильно, и вот здесь употребить его как раз было бы к месту — вся одежда изысканно-манерная, подобранная в полном соответствии с классическим стилем. Сейчас на дворе конец осени, а осени, как помнил Баурджин ещё с Ляоянских времён, соответствовал белый цвет. Вот и верхний халат у юноши — из ослепительно-белой парчи, да ещё и подпоясанный наборным пояском из ярко начищенных стальных пластинок — ну, как же, осени соответствует металл. Нижний — более узкий — халат тоже белый, только не парчовый — шёлковый, с затканным золотой нитью воротом. Сапожки остроносые, белой кожи, руки тоже белые — аристократические, тонкие… вот уж точнёхонько — белоручка, барчук; лицо бледное, смазливое, как у девчонки — плаксивое, чёрные волосы... Этакий Пьеро с шиньоном на голове, или Вертинский в маске Пьеро — «Ли-ловый негр ва-ам падава-а-ал ма-анто!». Господи, да ещё и нос припудрен. Хорошо, губы не накрашены! А ногти-то, ногти — серебристо-белые, ититна мать, маникюр!
— Ну, — осмотрев парней, Баурджин кивнул на два специально принесённых в приёмную столика. — Вот вам бумага, тушь и перо. Сидите, отвечайте на вопросы — во-он они, написаны. Кто ответит лучше — тот и станет моим секретарём. Ты что-то хочешь спросить? — князь холодно посмотрел на барчука.
— Да, если можно, господин наместник, — поклонился тот.
Нойон махнул рукой:
— Можно, спрашивай.
— Нельзя ли задвинуть окно, господин наместник? Сквозняк.
Сквозняк? Ну и неженка!
— Боишься простудиться?
— Боюсь, господин наместник. Из больного какой работник?
Ага — вот даже так!
— Закройте окно, — обернувшись к слугам, отдал распоряжение Баурджин. Затем посмотрел на парней: — Ну, пишите! Желаю вам обоим удачи, и помните — время у вас ограничено.
Оставив соискателей на попечение мажордома, наместник, попевая «Ваши пальцы пахнут ладаном», спустился из дворца во двор и велел подавать коня. Захотелось проехаться по городским улицам. Впрочем, зачем проехаться? Быть может, лучше пройтись? Почесав затылок, Баурджин с сомнением осмотрел свой ярко-алый, с золотыми драконами, халат. Пожалуй, слишком уж приметно и вызывающе. Поднявшись обратно во дворец, кликнул слуг:
— Одежду! Да не парадную. Обычную, неприметную.
Неприметную... О, такую ещё поискать во дворце! Всё перерыли, нашли-таки — стёганый ватный халат и такую же шапку. Князь переоделся, глянул в серебряную гладь зеркала — да-а, видок тот ещё — старьёвщик старьёвщиком. По дворам раньше такие ходили, татары — «Кости-тряпьё берё-о-о-ом!»
Во дворе, у пагоды, уже дожидались с конём воины охраны. Ага! Старьёвщик верхом на белом коне! Такая картина даже импрессионистам не снилась.
— Убирайте лошадей, парни, — хмыкнув, распорядился наместник. — Пешочком пройдёмся, не баре. Да... и вам бы тоже переодеться не мешало. Найдётся старая одёжка? Ну, не так, чтобы как совсем уж оборванцы выглядеть, но...
— Сыщем, государь! — браво отрапортовал здоровенный усач-десятник.
Баурджин посмеялся:
— Сыщи, сыщи, товарищ старший сержант. Да побыстрее!
Ждать пришлось не долго — скорее всего, здесь же, в дворцовых казармах, у воинов была заранее припрятана гражданка на случай самовольной отлучки, вот и переоделись быстро.
