— О математике. Об умножении и делении, о дроблении чисел. О великой пользе «нуля». О финансах и количестве требуемой в государстве монеты. О законах...
Вот здесь уже князь вчитался внимательней.
— Сила наказания — не только в устрашении и справедливости, но и в его неотвратимости. И в этой триаде — «устрашение, справедливость, неотвратимость» — последнее мне представляется главным.
Спорное утверждение! Баурджин хмыкнул. Однако — здесь проглядывается живой ум, свободный от шор авторитетов, видны рассуждения, ход мысли — по-своему изящный и стройный. Нет, какой молодец этот крестьянский парень... Как его?
Князь посмотрел на другой стороне листа подпись — Фань Чюлянь. Фань Чулянь... Постойте же! Ведь это же никакой не крестьянский сын, а изнеженный модник-барчук! Ну да, он и есть — из рода важных чиновников — Фаней. Хм... Баурджин задумался. Может, этот барчук ухитрился списать? Да нет... Пожалуй, списать такое невозможно, тут самому думать и рассуждать надо. Что же получается — крестьянский сын — бездарь? А изнеженный и манерный барчук — умный и знающий человек? Странно...
Всё классовое чутьё Баурджина-Дубова протестовало против увиденного, но не верить собственным глазам он не мог. Значит, всё-таки Фань Чюлянь... Всё-таки Фань...
Позвонив в колокольчик, наместник позвал мажордома.
— Отобедаем сегодня вместе, Чу Янь!
— Но, господин, это идёт вразрез со всеми традициями!
— Я приказываю! Вы посмеете ослушаться? В конце концов — на то и традиции, чтобы их рушить.
Управитель дворца поклонился:
— Это большая честь для меня, господин! Вы разрешите мне переодеться в более подобающее для официального обеда платье?
— Нет. Велите подавать обед прямо сейчас, и не в трапезную, там слишком уж парадно. В кабинет! Там, за столиком, и усядемся. Ну?! Чего же вы ждёте? Исполнят приказ!
— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин.
Уселись. Баурджин — развалясь, откинувшись на спинку дивана, Чу Янь — на самом краюшке кресла.
Вошедшие слуги — шестеро молодцов — вынесли серебряные подносы с пищей. Князь наклонился к управителю:
— Вон тот краснощёкий молодец, с кувшином... Как его зовут, забыл?
— Суань Лэ, господин.
— Молодец, Чу Янь! Хорошо, что вы помните по именам всех слуг.
Мажордом польщённо улыбнулся:
— Это моя работа, господин.
— Ну, Суань Лэ, — пряча улыбку, Баурджин перевёл взгляд на слугу. — Докладывай, чему ты и твои сотоварищи научились?
— Стрелять из лука, мой господин! И ещё — немного владеть саблей. Десятник Ху Мэньцзань согласился позаниматься с нами.
— Вот и славно! И как успехи?
— Пока скромны, — Суань Лэ потупился и тот час же вскинул глаза. — Но мы стараемся, господин!
— Вот, правильно, старайтесь! Это вам не подносы таскать. Ну, что сказать? Идите, тренируйтесь.
— Но, господин, — замялся слуга. — У нас ещё семь перемен блюд.
— А вы тащите сразу всё, — со смехом махнул рукой князь. — Мы уж тут разберёмся, что в каком порядке кушать.
Молча поклонившись, слуги ушли за блюдами.
— Осмелюсь заметить, вы ломаете традиции, господин, — негромко произнёс мажордом.
— Так я ж и говорил, что намереваюсь их сломать. Это ведь, кажется, традиции сунцев, наших врагов?
— Ну... вообще-то — так, господин, — нехотя признал Чу Янь.
— Ладно, хватит о традициях — выпьем. Какое вино предпочитаете?
— Какое укажете, господин.
— Нет, давайте уж, не чинясь! Сами себе наливайте.
Мажордом оказался вовсе не дурак выпить, правда, почти совсем не хмелел, а лишь раскраснелся, да и говорить стал более свободно — что и надобно было князю.
— О школах? А что вы хотите узнать о школах, господин? О, эти школы... Это обучение... Да-да, бывает так, что учатся и дети бедняков — для этого лишь нужно отыскать богатого и влиятельного покровителя, какого-нибудь важного провинциального шэньши, или даже лучше — покровительницу, чаще всего ими становятся стареющие куртизанки. Да-да, так часто бывает! Я так на своей, к примеру, женился — и уже тридцать лет живём душа в душу! Да, так тоже бывает, и довольно часто. А бывает и совершенно наоборот. Знаете. Ещё бывает, в провинцию приходит разнарядка — направить нескольких юношей в обучение по курсу «способный подросток». И что тогда делать? Особенно, если такая бумага приходит, скажем, во время посевной или жатвы?
— Да, — лично разливая вино, усмехнулся наместник. — Что тогда делать? Ведь никто по доброй воле не отдаст хорошего работника.
— Конечно, не отдаст! — Чу Янь рассмеялся. — Я вижу, вы всё понимаете, господин. И тогда какой выход? А определить в учение какого-нибудь всем надоевшего глупца или лентяя, как провинциалы частенько и делают! Таким образом, лентяям — везёт. Если, правда, они не слишком тупы, хотя бывает всякое.
— Да, — Баурджин покачал головой. — Вот и этот крестьянский парень, которого вы мне предложили...
— Его предложил не я, господин. Школа!
— Впрочем, я и во втором пока не очень уверен, — князь отхлебнул из серебряного кубка, полюбовался, как играют на его гранях отблески горящих свечей. — Красиво как... Привозная вещь?
— Нет, наша. Работы мастера Кей Чжичи.
— Какай молодец этот мастер! — искренне восхитился нойон. — Право слово, молодец, вещица-то — ничуть не хуже сунских. А есть ещё такие мастера?
— Имеются, господин. И достаточно много.
— Вот это славно, славно, Чу Янь! — Баурджин расхохотался, и хотел было ещё что-то сказать, но в этот момент за дверями послышался шум. Кто-то что-то доказывал стоявшему на часах стражу.
— Что там такое, Чу Янь? Что, опять девочки пришли? Или — мальчики?
— Я пойду, погляжу, господин.
Быстро встав, мажордом скрылся за дверью.
— Беда, господин! — вернувшись, доложил он. — Недалеко от деревни Чэньбей ограблен торговый караван. Разбойники убили всех!
Глава 4
ТИХОЕ СЛЕДСТВИЕ
Осень-зима 1216 г. Ицзин-Ай
Здесь, что ни шаг — бросаются в глаза
Последствия какой-то страшной драмы.
Вэнь И-до. Опустевшая деревня
(перевод Л. Черкасского)
Караванщики были убиты все, от купцов до самого последнего погонщика — все пятьдесят два человека. Место для налёта лиходеи выбрали отлично, по всему видно — хорошо знали местность, да ведь, по-другому и быть не могло, наверное. Неширокая ухабистая дорога, в некоторых совсем уж разбитых местах подсыпанная гравием и песком, проходя недалеко от балки, выбиралась на главный тракт Великого шёлкового пути, ведущий к Турфану, и тоже кое-где явно требовавший ремонта. Балка поросла кустарником и редколесьем, а дальше, за нею начинались степи, плавно переходившие в Алашанскую пустыню. Степь, она ведь, как море — куда хочешь, туда и скачи, никаких преград нет. Да и следы... Столько там следов!
