— Рассказал, рассказал, у меня записано, — подтвердил Инь Шаньзей. — Полагаю, он и впрямь нм здесь больше не надобен.
— Тогда прощайте! — парнишка поклонился и, выпрямившись, прищурил левый глаз. — Господин наместник, вы, кажется, говорили о какой-то награде?
— Ха! — усмехнулся князь. — Говорил. И ты её получишь!
— На связку няней!
— Господин, — не выдержал следователь. — Позвольте мне поручить Чжану ударить его палкой! Или нет, я даже сам ударю — чего же ещё сделать за подобную наглость! — он обернулся к подростку. — Ну, куда тебе целая связка, чучело? Это же тысяча цяней! В твоём кругу за этакое богатство запросто головёнку оттяпают!
— Авось не оттяпают, — Кижи-Чинай упрямо мотнул головой. Пышные волосы его качнулись, словно лошадиная грива.
— Эй, эй! — следователь поспешно отогнал коня в сторону. — Только не стряхни на нас вшей!
— Вшей у меня нет, — обиженно возразил парень. — Я голову часто мою — не люблю, когда волосы колтуном.
— Заодно и сам бы вымылся, — Баурджин неожиданно засмеялся: торчащая из выреза халата шея Кижи-Чиная была настолько грязной, что казалась вымазанной ваксой. Похоже, этот парень обычно мыл голову, не снимая халата.
— Так как насчёт награды? — снова напомнил гаврош.
— Ближе к обеду подойди во дворец, с чёрного хода. — Баурджин швырнул пареньку маленькую медную пайцзу с изображением сокола. — Отдашь стражнику, он проведёт тебя к секретарю.
— К секретарю! — обуянный несказанной радостью, Кижи-Чинай пал ниц под копытами коня нойона. — Благодарю! Благодарю вас от всей души, господин наместник! У вас поистине доброе сердце, это счастье для подданных — иметь такого повелителя! Прощайте же, и да сопутствует вам удача!
— Хорошо говорит, собака! — поворачивая коня, восхитился князь. — Не слишком ли хорошо для обычного оборванца?
— Вы тоже заметили? — нагнав Баурджина, следователь испросил разрешения ехать рядом. — Видите ли, господин наместник, ещё лет пять назад Кижи-Чинай вовсе не был бесприютным бродягой, а жил за городом, на одной из ямских станций у какого-то, по его словам, очень хорошего и доброго человека. Их там, собственно, трое жило, как он рассказывал. Сей ямской доброхот купил их у какого-то проезжего работорговца, причём выбирал таких, чтоб были с русыми волосами — приметно, не правда ли? Наверное, чтобы, если сбегут, так легче ловить.
— Да, приметно, — с усмешкой согласился князь. — Этакий лохмач. Хиппи волосатый.
— Э... Осмелюсь переспросить последнюю фразу, господин?
— Не берите в голову. Обычная монгольская поговорка.
— Ну, так вот, — продолжал Инь Шаньзей. — На ямской станции Кижи-Чинай прожил, наверное, с полгода или того меньше, затем доброхот неожиданно умер, ну, а парни пошли по миру, поначалу вместе, а потом и разошлись пути-дорожки.
— Поди ж ты, — подивился князь. — Интересная история.
— Чуть ли не клещами пришлось вытягивать, — следователь качнул головой. — Очень уж он скрытный, этот Кижи-Чинай. Я его как-то во время облавы выцепил, в прошлом году ещё. Устроил в одну подозрительную корчму — он оттуда сбёг через какое-то время. За город куда-то подался, в шайку.
Баурджин молча кивнул — уж про шайку-то было ему хорошо ведомо.
— А тут вот, по осени, снова его на рынке встретил — жалкого, рваного, грязного, — вспоминая, улыбнулся Инь Шаньзей. — Он меня тоже узнал, обрадовался, помочь попросил. А я ему — я ведь тебе уже когда-то помог, а ты что сделал? Сбежал! Хозяин корчмы, видите ли, к нему пристал — переспать с ним заставлял. Ну и переспал бы, не велик барин! Ишь, аристократа из себя строит. Хотел я на него плюнуть, да думаю, ладно — раз уж этот парень сам помощи попросил, нечего его отваживать. Хитрыми путями устроил его на постоялый двор к Шань Ю, скотником. И вот что скажу — пока об этом не пожалел!
— Скотником? — переспросил Баурджин. — То-то я и смотрю — от него навозом так и несёт!
— Так он ведь и не моется-то почти никогда, — следователь хохотнул. — Даже летом в реку не окунётся. Но голову, правда, моет. Там, у этих убитых парней, татуировки — Кижи-Чинай клянётся, что точно такие же были и на постояльцах, а уж в этом ему можно верить.
— Да они это, они, — расслабленно махнул рукой князь. — Вот и Керачу-джэвэ, начальник моей стражи, их опознал, и многие воины. — Теперь бы установить, кто их убил? А уж зачем убил — думаю, ясно.
— Ну, не скажите, — возразил следователь. — Могли и просто — с целью ограбления. Места здесь лихие. Подкрались к спящим, сломали шею караульщику, деньги и иные ценности — себе, а трупы — в реку. Вполне могло и так быть.
— Да, могло, — Баурджин согласился. — Только плохо, если всё так и было. Никаких концов тогда не найдём.
— Ничего, господин наместник. Мы их, с вашего разрешения, во дворце поищем. Ещё раз тщательно проверим всех. Включая вашу личную гвардию!
— Этих?! — нойон кивнул на сопровождавших его монголов. — Вот уж на них я вполне могу положиться. И тангутский язык-то мало кто из этих воинов понимает, разве только десятники. Впрочем, проверяйте, Инь. Раз нужно для дела.
Сверху, с обрыва, бегом спустился Чжан:
— Нашли место, где они ночевали, господин!
— Отлично! — Баурджин потёр руки. — Ну, поедем, взглянем.
Корявая сосна с толстыми узловатыми ветками, поодаль, над самым обрывом, ещё одна. Обглоданные кости, кострище — ещё была тёплой зола.
— Двое спали здесь, — Чжан показал рукой на место возле кострища. — Видите, прошлогодняя трава примята. Один — там, у сосны, где ветки, четвёртый сидел у костра, напротив костра, караулил. Ему и свернули шею. Отвлёкся, дурачок, зашивал дорожную суму. Вот, — помощник следователя почтительно протянул князю рваную холщовую сумку, кое-как заштопанную зелёной шёлковой ниткой. — Такая же, как и в иголке, найденной у одного из парней.
На обед Баурджин поехал к Турчинай, отвлечься. Вдова встретила его поцелуями и сетованиями — мол, куда подевался и почему так долго не приходил? Князь не стал рассказывать ничего — не для того приехал — лишь сослался на многочисленные неотложные дела.
— Дела, дела, — женщина покачала головой. — Может, мы лучше выпьем прекрасного розового вина?
— Выпьем, — с улыбкой согласился нойон. — За тем к тебе и приехал.
Турчинай засмеялась, шутливо погрозив гостю пальцем:
— Ах вот, милый князь, зачем ты явился?
— Пью за цвет твоих глаз! — Баурджин поднял наполненный вином кубок. — Цвет осеннего неба. И за твой запах — дурманящий запах жасмина!
Вдова рассмеялась, и оба выпили. Расторопные слуги, скользившие за спиною неслышными преданными тенями, тут же налили ещё.
— Хорошее вино, — похвалил наместник. — Признаться, я сегодня чертовски замёрз.
