Сиань Цо встрепенулась и тут же застыла, давая возможность мужской руке проникнуть за отвороты одежды...
Почувствовав теплоту кожи, Баурджин несильно сдавил упругую грудь пальцами и прижал девчонку к себе. Та поддалась, легко и охотно и, обхватив шею князя руками, с жаром впилась в его губы. Быстро развязав пояс, нойон освободил девушку от одежды и восхищённо причмокнул:
— Красавица! Богиня!
Сиань Цо счастливо засмеялась — какой же девушке не приятна похвала?
— Позволь, я сама раздену тебя, господин...
Спальня оказалось вполне обжитой и уютной — но это князь разглядел уже позже, а пока все мысли и чувства его были поглощены прелестным юным созданьем. О, какое наслаждение и счастье гладить и обнимать это тело, целовать эти губы, глаза, грудь...
— Отойди! — вдруг прошептал князь.
— Что? — девушка вскинула брови.
— Хочу полюбоваться тобой. Встань... Подними руки... Богиня! Как есть богиня! А теперь иди же сюда.
— Иду...
А потом, когда после любовной неги расслабленно вздымалась грудь, Баурджин тихонько погладил наложницу по спине:
— Хочу спросить про твою прошлую жизнь, Сиань Цо.
Девушка грустно улыбнулась:
— Я ведь вам уже рассказывала... А сейчас вы спрашиваете вовсе не обо мне. Коварная Турчинай — вот кто вас по-настоящему волнует! — в голосе Сиань Цо явственно прозвучала обида. — Ведь так?
— С чего ты взяла? — притворно изумился наместник.
— Со всего... Ещё раз повторю — это злая, коварная и опасная женщина.
— Мне она такой вовсе не кажется.
— Вы — мужчина, и воспринимаете мир слишком просто. Да, Турчинай красива — но это красота кобры! Обаятельна — но это обаяние хищного зверя! Несомненно, умна — но это ум злобной волчицы, точнее — её коварство. О, эта женщина ничего не делает зря!
— Я давно не встречаюсь с ней, — соврал князь... впрочем, и не соврал — со дня их последней встречи прошло, наверное, уже пара недель, а то и того больше.
— Вы мне очень нравитесь, господин, — устремив взгляд куда-то вверх, неожиданно призналась Сиань Цо. — Но знаю, я для вас — лишь только игрушка.
— Почему же? — искренне изумился нойон. — Я чем-то когда-то обидел тебя, милая Сиань?
— Нет.
— Ну, так что же ты так говоришь?
— Просто... просто чувствую. Ладно, не будем об этом, — усевшись на ложе, девушка задумчиво наморщила лоб. Обернулась. — Я хотела о чём-то попросить вас, мой господин.
— Спрашивай.
— Господин... Даже не знаю, как сказать.
— Скажи как есть и ничего не придумывай.
— Как есть? — Сиань Цо улыбнулась как-то несмело, конфузливо. — Господин, не могли бы вы научить меня каким-нибудь мерзким ругательствам ?
— Чему?! — изумился князь. — Ругательствам? А зачем тебе это надо?
— Я работаю с людьми, господин. С простыми людьми. С мужчинами.
— А-а-а-а! — порывисто обняв девушку, Баурджин крепко поцеловал её в щёку. — Поня-а-а-атно! Хочешь таки перевоспитать трудовой коллектив? Отличная цель! А ругательства, значит — средство.
— Ну да. Ведь не собираюсь же я ругаться в постели!
— В постели? Интересная мысль...
Соскользнув с ложа, Сиань Цо быстро принесла откуда-то чернильницу, перо и бумагу:
— Ругайтесь, господин князь! А я буду записывать.
— Гмм... — Баурджин замялся. — Ты точно этого хочешь?
— Да! И именно от вас. Потому что я... потому что я доверяю вам, господин!
— Тогда зови меня на «ты». Просто — Бао Чжи, или князь.
— Князь, пожалуй, лучше... Ну же!
— Эх... — встав — ругаться лёжа показалось как-то уж совсем неприлично — князь накинул на плечи халат, запахнул полы, и, выставив вперёд ногу, выдал:
— Раскудрит твою так через коромысло, ититна мать, ядрёный корень...
Ну, и так далее, и тому подобное. Постепенно выложил всё, что знал — а знал Баурджин-Дубов немало, — начиная с босоного детства, проведённого в рабочих кварталах, и заканчивая армейскими буднями, где ненормативная лексика применялась, пожалуй, чаще, чем статьи устава гарнизонной и караульной службы.
— Не знаю, — подняв перо, весело улыбнулась Сиань. — Как изобразить «ядрёный корень» и «раскудрит твою так»? Я и иероглифов-то таких не ведаю.
— Я, можно подумать, ведаю, — хмыкнул наместник. — Ты уж какими-нибудь особыми для себя значками запиши.
— Попробую, куда деться? А что значит...
Девушка произнесла такое, от чего, пожалуй, свернулись бы в трубочку уши у целой дюжины извозчиков с парой боцманов парусного флота в придачу.
— Ну... — Баурджин даже покраснел, чего уже давно за собою не замечал. — Так даже и не объяснишь, сразу... Хорошо бы вина выпить!
— А у меня есть вино! Сейчас, принесу.
Залпом опростав три кружки, князь почувствовал себя куда смелее и обстоятельно, во всех подробностях объяснил бывшей наложнице — что к чему. К его удивлению, Сиань Цо выглядела не очень-то и сконфуженной, Вернее, совсем не сконфуженной, старательно, словно прилежная ученица, записывая на бумажный листок все труднопереводимые перлы.
— Ну как, успеваешь? — участливым тоном учительницы начальных классов справился Баурджин.
— Угу, — кивнула девчонка. — Давайте дальше, князь.
— Мы же договорились на «ты»!
— Ну тогда давай...
— Что — «давай»?
— А вот что!
Отбросив в сторону кисть, Сиань Цо царственным жестом сбросила с плеч накинутый было халат и, подойдя к князю, принялась с жаром целовать его в губы...
И снова ложе, и снова клубок переплетеных тел, и томное дыханье, и стоны... и биенье сердце в унисон.
А потом опять:
— «Еханый бабай» — что значит?
Наверное, часа через два, а может, и больше — кто тут считал эти часы — Баурджин понял, что выдохся. Нет, не в любовном смысле выдохся, а в том самом, ругательном. Ну, не шло больше ничего на ум, хоть ты тресни! Ни единого паскудного слова. Ну надо же...
— Ладно! — решив, что хватит, князь потёр руки. — Теперь будем тренироваться.
— Как тренироваться?
— А так... — прикрывшись покрывалом, наместник вытянулся на ложе, заложив за голову руки. — Давай-ка произнеси любую фразу...
— Да запросто! Вот, слушай... Еханый бабай, ядрёна корень, итит-на мать, так твою разэтак перетак и нараскоряк...
— Не, не, не, не! — разочарованно замахал руками Баурджин. — Это всё совсем не так говорится. Гораздо более веселее, на кураже! А ты мямлишь тут что-то, как, прости господи, последняя двоечница. Ну-ка, ещё разок... С чувством, с толком, с расстановкой... И чтоб глаза — главное дело — сверкали! А ну, сверкни глазом!
