— Как бы твой Жэнь Сужень нас невольно не выдал, — повернувшись к следователю, негромко промолвил князь. — Он ведь нас там не ждёт?
— Не ждёт, — согласно кивнул Инь Шаньзей. — Вполне может напортачить. Хотя — я постараюсь его предупредить.
— И вообще, хорошо бы здесь установить солнечный телеграф, — Баурджин вдруг улыбнулся. — Между ставкой великого хана и Ицзин-Ай. Знаете, что такое солнечный телеграф. Инь?
— Нет.
— Укрепляются на высокой крыше — ну, или на башне, на скале тоже можно — специальные шесты с зеркалами — от них отражается солнце, и можно заранее условиться о знаках — то ли зеркала будут подвижными, то ли шесты — без разницы.
— А, речь идёт о солнечной связи, господин... Бао, — понятливо кивнул чиновник. — Кажется, я где-то что-то слышал об этом. Или читал. Полезное устройство!
— Вот и я о том. Полезнейшее! Скажем, наиболее важные вещи передавать особым шифром, — подложив под голову руки, вслух мечтал нойон. — Создать особое ведомство световой связи. Тут ведь солнце — почти триста пятьдесят дней в году!
— Ночью можно вместо зеркал фонари использовать, — тут же предложил Инь Шаньзей. — Да вместе с ремонтом дороги все и смонтировать.
— А это мысль! — вскинулся князь. — Сейчас бы знали — что там разведал Жэнь Сужень?
— Ничего, — следователь хохотнул. — Уже сегодняшним вечером мы его об этом спросим.
Сегодняшним вечером...
А после полудня, не успели отъехать и километров пять, как поднялся ветер. Ветер! Словно притаившийся волк, он сначала завыл в барханах, потом, усиливаясь, принялся швырять в лица горячий песок, а затем встал чёрным столбом примерно в километре от дороги — жутким, закручивающимся столбом, втягивающим в себя песок и разбитые остатки каких-то повозок.
Самум! В пустыне поднимался самум, грозивший смертью всему живому — мучительной смертью от удушья, когда забившийся в горло песок не пропускает и глотка воздуха. Начальник каравана что-то закричал, показывая пальцем в небо, все поспешно спешились, привязывая лошадей к повозкам, накрыли головы животных пропитанными водою тряпками, укрылись и сами — кто в повозках — если было место — а большинство — под повозками. Укрылись быстро, наверное, не прошло и пары минут со времени появления чёрного столба смерча. И вовремя!
Ветер вдруг ненадолго утих, но в горячем воздухе пустыни ощутимо висела тревога, словно бы какой-то хищный, не знающий ни капли жалости, зверь приготовился к последней атаке, к смертельному прыжку на беззащитную жертву.
И вот рвануло! У Баурджина — человека в военном отношении опытного, помнившего и бомбёжки и артобстрелы — было полное впечатление, что они вдруг попали под удар реактивных миномётов, ласково прозванных «катюшами». Вой! Жуткий, леденящий душу, вой, грохот — и задрожала земля! И волна жара опалила тех, кто не успел накинуть на лицо хоть что-нибудь. И летящий песок, словно наждаком прошёлся по коже. И наступила тьма.
Словно тысяча волков, выл ветер, срывая и унося с собой то, что можно было сорвать — обрывки балдахинов, укрывающие извёстку кожи, какие-то верёвки, кошмы — закрученное смерчем всё летело, неведомо, куда. Этот жуткий вой, эта жара нестерпимая, тьма — всё давило на нервы. Стало тяжко дышать, и саднило горло. Воздуха! Воздуха! А его-то и не было, словно бы высосанный смерчем, он улетучился куда-то в космос. Воздуха!
Горячим дождём, градом ударил песок, засыпая вокруг всё, что только можно было засыпать. Баурджин чувствовал, как их укрытие под одной из повозок быстро превращается в могилу. Сдавило грудь. Воздуха! Надо проделать дорогу воздуху! Изогнувшись, князь изо всех сил ударил ногой в песчаную стену. Один раз, второй, третий... На помощь пришёл Инь Шаньзей, до того лежащий бездвижно. Зашевелился и сухопарый Дань Ли. Удар! Удар! И все вместе... И липкий горячий пот, и песок везде — в глазах и в ушах, в носу и в горле. И нечем, нечем уже дышать. И тьма... Вечная непроглядная тьма...
Нет! Врёшь, не возьмёшь!
А ну-ка!
Баурджин снова изо всех сил пнул ногами песок. Бесполезно! Князь ткнул локтями соседей — вместе! Вместе надо!
Те поняли... Удар! Удар! Удар!
Неужто вот так суждено погибнуть? Вот здесь, в горячей песчаной могиле? Нет! Шалишь! Никогда! Главное — не сдаваться, действовать.
Удар! Удар! Удар!
И вдруг стало светло! Луч солнца — солнца! — ударил в глаза. И горячий воздух пустыни — о, сладкий, сладкий воздух! — ворвался внутрь. О, этот сладостный воздух — Баурджину он показался сейчас свежим и чистым воздухом зимнего морозного дня.
Выбрались, выкопались, улыбаясь, посмотрели друг на друга и тут же принялись откапывать других. А над головами безмятежно сияло нежно-бирюзовое первозданно-чистое небо! Сколько длился этот песчаный смерч? Час? Два? Двадцать минут? Судя по солнышку — не так уж и много. А показалось — вечность.
Час — а то и все полтора — откапывали повозки. Странно, но песок практически не занёс дорогу — лишь кое-где виднелись широкие желтовато-бурые полосы. Может быть, потому что дорожное покрытие было уложено неким едва заметным — но заметным всё-таки — полукругом. Середина — чуть выше, края, обочина — чуть ниже. А ведь хорошая дорога, чёрт побери! Хоть на «Волге» езди! Князь вдруг вспомнил свою красавицу — тёмно-голубую «двадцать первую» «Волгу», вспомнил умершую жену, ещё ту, из прошлой жизни, вспомнил давно уже взрослых детей, внуков. Как они там? Неплохо, наверное. А у него, у Баурджина-Дубова, уже и здешние дети — взрослые, те, которые постарше. Остальные ещё малы... Привезти бы их сюда поскорей!
— Отличная дорога! — топнув ногой по дорожному полотну, подрядчик Дань Ли восхищённо прищёлкнул языком. — Вижу, смотрительница дорог Сиань До прекрасно знает своё дело! Молодец, девочка — вся в отца.
— А вы знали её отца? — нойон подошёл к подрядчику.
— Да, знал, — кивнул тот. — Славный был человек и хороший мастер. Жалко, что несчастливый. А дочь его — вот славная девушка! И, судя по дороге — тоже мастер не из плохих.
— Что, так хорошо сделано?
— Отлично! Да вы и сами видите.
— Вижу, вижу, — покивал князь.
Похвала дорожника неожиданно пришлась Баурджину по душе, словно бы похвалили его самого, либо какого-нибудь близкого человека. Сиань Цо. А, пожалуй, и в самом деле — близкого. Сиань Цо — пышноволосая красавица с карими блестящими глазами. Бывшая наложница, бывшая танцовщица — а ныне — смотритель дорог. Да уж, наверное, не так-то легко приходится в сей должности этой красивой девчонке. Князь улыбнулся, вспомнив вдруг, как учил Сиань ругаться. Как та потом тренировалась на случайных прохожих — на Жэне Сужэне, на каких-то гопниках... Сиань Цо — милое, смешливое существо. Она почему-то очень не любит Турчинай, эта Сиань. Потому что когда-то была у неё в танцовщицах? Или, может быть, просто ревнует? А что? Очень может быть. Вот Сиань-то тоже надобно предупредить, чтоб не подавала виду, признав в одном из дорожников самого наместника!
