Татуировки: искусство перевоплощения
Ну и что с того, в конце концов подумал я. Ведь это всего лишь его внешний облик, можно под всякой кожей быть честным человеком.
Герман Мелвилл. Моби Дик, или Белый кит
[17]
Барьер, отделяющий нас от внешнего мира, тонок: когда я вижу мозоль или царапину, часто удивляюсь, насколько уязвима наша кожа. Самая маленькая царапина способна оставить шрам; в результате обыкновеннейшей ссадины можно загнать грязь под кожу, и на этом месте навсегда останется пятно.
Несколько лет назад мне довелось работать в медицинском научно-исследовательском центре в Восточной Африке. Там я находился на попечении у одного из местных врачей по имени Фэйс. Она получила образование в Найроби и была ответственной и невозмутимой; ее заплетенные в косички волосы всегда были убраны в высокий пучок. Во время обходов она говорила, как ей горько от того, что из-за коррупции большая часть финансирования так и не доходит до больницы. Среди сотен пациентов, у коек которых мы останавливались, был восьмилетний истощенный мальчик, лежавший лицом вниз на грязном матрасе. Он был болен церебральным параличом и попал в пожар; до поступления в больницу его бинтовали дома грязными тряпками. Ожоги покрывали его спину, как и пролежни, часть из которых были инфицированы. В ожогах застряли частицы угля, которые теперь было практически невозможно извлечь. Если бы мальчик выжил, угольные пятна остались бы с ним навсегда. «Ему становится немного лучше, – сказала Фэйс, стараясь звучать невозмутимо. – Когда его привезли, я чуть не заплакала, в таком ужасном он был состоянии. Но затем я вспомнила, что мне все равно. Иначе не получается».
Должно быть, первые татуировки были именно такими, то есть случайными: зола или грязь попадали в тело после падений или ран, оставленных камнями для высекания искр.
Я снял бунгало в пустом туристическом комплексе рядом с больницей, однако через какое-то время приехал бывший муж управляющей, который уволил персонал, перекрыл воду и запер главные ворота. Пару дней мне приходилось стирать белье и мыть посуду в пруду, пока я не нашел комнату в другом месте, где обитали некоторые из моих коллег. Теперь я жил дальше от больницы, но совсем рядом с пляжем. Это был круглый дом, окруженный кустарником; там было много воздуха, потому что вместо стен у него были железные прутья. Помимо нас, там постоянно проживали гигантские многоножки, жуки-бомбардиры и толстые гекконы. В унитазе жило множество крошечных лягушек, которые научились плавать достаточно быстро, чтобы их не смывало.
По ночам я слышал шум вечеринок, раздававшийся из соседнего дома. В то время там жили воины самбуру, приехавшие из высокогорий Кении. Недавно они стали героями документального фильма и прибыли на побережье, чтобы отпраздновать это вместе с режиссером. Однажды вечером я разговорился с одним из соседей: ему не нравилось на берегу Индийского океана – слишком жарко, слишком много людей, и местные едят слишком много рыбы. Ни один уважающий себя самбуру не станет есть такую пищу. По его словам, у них на родине все иначе: прохладно и просторно, а охотники могут есть красное мясо круглый год.
На бедрах у него было множество шрамов: выпуклых блестящих волдырей, будто бы кожу приподняли крюками, а затем оставили заживать. Я спросил, откуда они у него.
– Это делается горящими палками, – ответил он. – Мы делаем это, когда становимся моранами, то есть воинами.
Он погладил свои шрамы, вспоминая о том, что произошло.
– В течение четырех дней после этого было очень тяжело ходить, – добавил он.
Закрученный узор шрамов напоминал отпечатки пальцев, но только большего размера. Шрамы на его торсе составляли четкие геометрические формы, как гексаграммы из «Книги перемен», но на теле. По словам моего соседа, всех молодых людей «украшали» таким образом, прежде чем они должны были отправиться воевать с соседними племенами, вроде народа туркана.
– Ты когда-нибудь сражался с ними?
Он отрицательно покачал головой:
– Они рядом с Сомали. У них «АК-47».
Как-то раз он приезжал в Эдинбург на кинофестиваль. «Очень холодно», – вспоминал он. Я представил, как этот африканский воин с кожей, как отполированный антрацит, и со шрамами, спрятанными под джинсами, ежится от ледяного ветра с Северного моря.
В своей клинике в Эдинбурге я часто вижу другие шрамы, которые являются результатом намеренного самоповреждения. Люди режут собственную кожу в моменты сильных душевных страданий. Я спросил Кельвина, одного из своих пациентов, о том, как он приобрел эту привычку.
– Я начал делать это тайно в своей комнате, – ответил он. – Я брал бритву или лезвие от карандашной точилки, а затем слегка надрезал кожу. Мне было нужно, чтобы кровь слегка показалась. Я промакивал кровь салфетками, которые потом выбрасывал в мусорные баки подальше от дома. На какое-то время это помогало мне почувствовать себя лучше. Однако потом мне опять становилось хуже.
– Где именно вы делали надрезы? – спросил я.
– Поначалу только здесь, – указал он на свое бедро, – чтобы никто не замечал порезы, когда я в шортах.
Кельвин слегка спустил брюки и привстал, чтобы дать мне взглянуть: мраморная решетка белых линий покрывала его бедро.
– А затем?
– Затем этого стало недостаточно. Я переключился на другое бедро, а потом на предплечья. Сначала я думал, что смогу все скрыть длинными рукавами, но вскоре перестал переживать по этому поводу. Я хотел, чтобы другие видели шрамы, хотел, чтобы мама, папа, учителя и все вокруг видели, как я несчастен.
Мы оба помолчали.
– Что вы сейчас думаете о шрамах?
– Долгое время я был рад, что они у меня есть. Этот период моей жизни уже позади, но он для меня очень важен. Он является частью того, кем я являюсь. Шрамы – это напоминания о том, кем я был раньше, и я не хочу, чтобы мне опять было так плохо. До недавнего времени каждый раз, когда я смотрел вниз и видел их, я вспоминал о том, насколько сильнее я стал.
Мы встречались с Кельвином около года. Я постепенно снижал дозировку его антидепрессантов и следил за его посещением психотерапевта и курсов по развитию уверенности в себе.
– А теперь?
– А теперь я готов двигаться дальше. Я хочу навсегда оставить эту часть моей жизни в прошлом. Я решил набить татуировки, чтобы прикрыть это все.
На протяжении нескольких следующих консультаций я наблюдал за преобразованием его татуировок. Сначала это был китайский дракон, огибающий левое бедро. Хвост дракона уходил к позвоночнику через таз.
