Марку было чуть за 40; он был худым и бледным, с коротко остриженными светлыми волосами и тонкими бескровными губами. Между бровями у него была морщина. Он был одет в зеленый спортивный костюм с белыми полосами, а на одной из щек у него виднелись два шрама. Он моргал слишком часто, и глаза его беспокойно бегали по комнате. Однако наиболее удивительными были его татуировки: любительские, сделанные густыми синими чернилами. С одной стороны шеи была паутина, а с другой – нож, указывающий на сердце. На одной щеке были вытатуированы слезы; горло обвивала петля из колючей проволоки. Сквозь редкие волосы виднелись татуировки на голове: свастика, череп и шотландский флаг. Я бросил взгляд на его руки: на правых костяшках было написано «ЛЮБОВЬ», а на левых – «НЕНАВИСТЬ». На больших пальцах были набиты скопления синих точек, а между большим и указательным пальцами правой руки – ласточка.
Он присел у моего стола и бросил на меня сердитый взгляд. На коже вокруг глаз у него были морщины, напоминающие мишень.
– Я пришел за метадоном, – сказал он.
– Разумеется. Какая вам нужна дозировка?
Он сказал театрально:
– Если вам до сих пор это неизвестно, то вы понятия не имеете, что делаете.
– Я лишь проверяю, правильная ли у меня информация.
– 80, – сказал он. – И еще мне нужен диазепам.
– Хорошо, 80. Но я не назначу вам диазепам. Никто не выходит из тюрьмы, принимая его.
– Если вы думаете, что его нельзя достать, то действительно понятия не имеете, что делаете. Если вы не дадите мне рецепт, то я куплю его на улице. Когда за мной приедет полиция, вы будете в этом виноваты.
Все согласные в его голосе были твердыми.
– Если вы нервничаете до такой степени, что готовы купить диазепам на улице, то нам, возможно, стоит обсудить варианты устранения вашей тревожности.
Он что-то прохрипел, вырвал рецепт из моих рук и встал со стула. Затем выражение ярости на его лице смягчилось, он медленно выдохнул и снова сел.
– Простите, – сказал он и уставился на свои ботинки. Он выглядел так, будто пытался подобрать слова.
– Я буду вежлив с вами, если вы будете вежливы со мной, – сказал я.
Он устроился на стуле и сделал глубокий вдох.
– Хорошо, начнем сначала.
С каждым из моих пациентов, принимающих метадон, мы встречаемся ежемесячно, и, пока я работал с Марком, я наблюдал за тем, как отрастают его светлые волосы. Они вились у ушей и стали постепенно закрывать татуировки в виде паутины и ножа. Слезы на щеке были все еще видны, и через открытый вырез его рубашки я видел колючую проволоку, обвивающую шею. В первый день после его освобождения я стал свидетелем того, как он контролирует свою ярость; постепенно ему стало легче это делать благодаря приему лекарств.
Однажды он пришел с забинтованной рукой. Он был одет в футболку поло и к тому моменту принимал уже не 80, а 40 миллиграммов метадона в день. Мы договорились понизить дозировку до 35. Он сказал, что нашел работу в автомастерской – друг порекомендовал его.
– А что случилось с вашей рукой? – спросил я.
– Я выжег татуировку аккумуляторной кислотой, – ответил он.
Я размотал бинт: красные костяшки заживали, но под корками уже просматривались синие чернила.
– Так делали раньше, – сказал я. – Татуированную кожу снимали, а на место раны пересаживали новую кожу. Это не очень эффективно. Сейчас используют лазеры.
– И это работает?
– Иногда, – ответил я. – Вашим татуировкам такой способ подойдет лучше всего. Однако это довольно дорого.
Лазеры для удаления татуировки подбираются согласно пигменту, который необходимо разрушить. Красному и оранжевому пигменту требуется зеленый лазер, синему и черному – красный.
Лазеры обычно осветляют кожу, что может стать проблемой для темнокожих людей
[19].
Мы с Марком встречались ежемесячно, и я каждый раз немного снижал дозировку метадона. Пока его зависимость ослабевала, татуировки постепенно исчезали. К тому моменту, как он перешел на 30 миллиграммов в день, вытатуированные слезы на щеках стали едва заметными пятнами. Он жил очень экономно, тратя все деньги на лазерное удаление тату. К 25 миллиграммам нож и паутина на горле посветлели, и я заметил, что он начал удалять колючую проволоку на горле. К 10 миллиграммам на его лице и шее остались лишь блеклые следы, и он продолжал носить длинные волосы, чтобы скрыть татуировки на черепе.
Осветлять пигмент под кожей лазером гораздо больнее, чем делать тату.
Спустя год я снова увидел его в клинике. Марк хорошо выглядел: когда он зашел в мой кабинет, его когда-то плотно сжатые серые губы расплылись в широкой улыбке. Он хотел, чтобы я помог ему бросить курить. Я заметил, что ласточка все еще летала между указательным и большим пальцами его правой руки.
– А как же эта? – спросил я, указывая на свободно порхающую птицу.
– А эту я оставлю, – ответил он.
Анорексия: магия контроля
Это реальное заболевание, а не каприз избалованных богатых девочек. К нему относятся так, будто это результат личного выбора, хотя в действительности это серьезное и угрожающее жизни психическое заболевание.
Доктор Дайэн Майкли
Анорексия – загадочное заболевание, тяжелое и для тех, кто им страдает, и для тех, кто пытается помочь. Одни психические заболевания разрушают наши границы, разрывая швы, которые собирают нас в единое целое. Другие приводят к делюзиям, в которых нас преследуют, осуждают, травят или, наоборот, в которых мы сильны, велики и неуязвимы. Третьи психические заболевания вынуждают нас отгородиться от мира и спрятаться под мантией депрессии или кататонии. Анорексия не относится ни к одному из этих типов. Это разрушительная ядовитая атака на тело и разум, мрачный союз одного из наших древнейших инстинктов – отказа от пищи, которая, как нам кажется, может нам навредить, и одной из новейших тревог человечества, связанной с тем, как мы выглядим для себя и окружающих.
Хорошие психотерапевты – наполовину священники, наполовину волшебники: они находят способы заново определить границы человека, изгнать делюзии и вывести истинное «я» из тени. Сегодня мы уже не воспринимаем психические заболевания как одержимость, в которой виновны силы, нам неподвластные. Современная психиатрия рассматривает психические заболевания как феномен химии мозга, но иногда все равно складывается впечатление, что они приходят извне и представляют собой нечто вроде психической погоды. Такое восприятие позволяет нейтрализовать чувство вины, которое может испытывать больной. Древние врачи говорили о меланхолии как о том, что нам неподвластно и что зависит от потоков телесных жидкостей. В некоторых языках это отражается и по сей день. Есть языки, в которых фраза «я в депрессии» звучит примерно как «меня накрыла грусть».
