Выхожу в деревенскую цивилизацию. На крыльце одного из домов компания бабушек и дедушек играет в карты. Пристаю к ним с вопросом, как попасть на перевал Браттелло. Выясняется, что разметка, по которой я шёл – вовсе не GEA, а какой-то локальный маршрут. А до Браттелло ещё пилить и пилить. Дорогу-то они мне, конечно, покажут. Вот только смогу ли я вброд переправиться через реку? А то у них тут мост рухнул… Да вы издеваетесь что ль?!.. Водных процедур мне сегодня для полного счастья только и не хватало!..
Один из пенсионеров благородно вызывается проводить меня до околицы, показать путь. Пока идём, слушаю очередную вариацию всё той же грустной истории. Численность населения деревни в зимний период составляет около восьмидесяти человек и неуклонно снижается. Средний возраст – лет шестьдесят-семьдесят. Старики бодрятся, но перспективы не радужные.
Переправа по разрушенному мосту оказывается вовсе не сложной. Спасибо традиции итальянских рек летом обмелевать почти досуха.
До этого я всё время спускался. Теперь приходится набирать высоту обратно. Дохожу до Браттелло уже в сумерках, в состоянии полного нестояния. Ноют колени. Списываю это на мытарства прошедшего дня и пятьдесят или около того пройденных не по своей воле километров. Решаю не обращать внимания. Наконец-то воссоединяюсь с настоящей GEA. Нахожу убежище. Закрыто на замок, ну да не привыкать. Посплю на крыльце. Информационный стенд пытается напугать тем, что здесь, в заповеднике Браттелло, обитает едва ли не крупнейшая на Апеннинах волчья популяция. Не-а, не выйдет!.. Это мы ещё в прошлом году проходили. Теперь-то я учёный, теперь я знаю, что местные волки – существа малочисленные, мелкие и пугливые. Встречаться со мной им хочется примерно так же, как мне с ними. В принципе, плакат «Attenti ai lupi!» вполне можно было бы перевести и так: «Берегите волков!» В общем, не страшно… Хотя… Кого я обманываю?..
Утро начинается превосходно. Ноги вроде бы отпустило, практически сразу удаётся обнаружить придорожный бар и по-человечески позавтракать.
Встречаю компанию из дедушки, его дочери и внучки. Дедушка – местный, родился в этих горах. Затем переехал в Турин, а сейчас привёз сюда родных, показать края своего детства. Очередная долгая беседа про умирающие горы. Знакомство со мной дедушку очень воодушевляет. Он, судя по всему, считает меня чем-то вроде первой ласточки из бесконечных верениц иностранных туристов, которые вскоре вновь наводнят эту землю, неся с собой возрождение и процветание. Сказать ему, что я в этом глубочайшим образом сомневаюсь, не хватает духу.
Теперь я действительно на нормальной GEA с разметкой и прочими радостями жизни. Иди себе по полям, по лесам, дыши воздухом, наслаждайся видами да пей кофе в барах. Непривычно как-то даже. Слишком спокойно. Подозрительно.
Этапы GEA длиннее, чем на Альта Вие. Сегодня я уже прошёл два, и это километров тридцать. Сейчас, точно знаю, где-то впереди должен показаться приют с рестораном. Сейчас-сейчас… Хм… Может, сейчас?..
А, нет, всё в порядке!.. Скучное и унылое спокойствие оказалось лишь кратковременным недоразумением. Конечно же, здесь ничего нет. И это означает, что сегодня мне светят ещё как минимум пятнадцать километров.
Иду медленно, надолго зависаю в малинниках. Не потому, что так уж той малины хочу, просто это на некоторое время избавляет от необходимости переставлять ноги. Начинает болеть левое колено. Не ныть, а именно болеть. Вскоре к нему присоединяется правое. Теперь каждый шаг – через боль.
Хромая на обе ноги, доползаю до конца этапа. Осматриваюсь, сажусь прямо на землю и долго витиевато ругаюсь на разных языках. Здесь опять ничего нет.
Хорошо хоть, на дереве висит карта, на которой обозначен приют. Ещё четыреста метров вниз по вертикали и чёрт его знает сколько километров по горизонтали.
Приют Лагдеи оказывается не приютом, а чем-то вроде базы отдыха с огромной автостоянкой, собственным парком, лесничеством и даже горным подъёмником. Сюда жители близлежащей Пармы приезжают спасаться от летней жары. Сейчас внизу на равнине температура под сорок. Здесь – в районе двадцати. Неудивительно, что Лагдеи заполнен людьми. Выглядят они впечатляюще. Ботинки, куртки, рюкзаки самых модных фасонов, из передовых, едва ли не космических, материалов. Настоящая выставка последних достижений индустрии туристической одежды. Возникает ощущение, что находишься в базовом лагере Эвереста, как минимум. И бренд!.. Обязательно должен быть виден бренд. Когда речь идёт об обычной повседневной одежде, итальянцы снисходительно посмеиваются над русской любовью к брендам в виде надписи «Armani» через всю грудь. Но в горах, как выясняется, они в этом смысле от нас ничем не отличаются.
Располагаюсь на ночлег, осматриваю ноги. Вроде бы внешне всё в порядке. Ни опухолей, ни синяков. Но болят, заразы.
Сон девятый. Made (почти) in Italy
Сначала никакой моды у итальянцев, которые в те времена назывались римлянами, не было. Утром, встав с постели, они заворачивались в белую простыню и ходили в ней до вечера. А вот их соседи, варварские племена Галлии, наоборот – обожали носить пышные разноцветные костюмы, золотые украшения и рогатые шлемы. Чем длиннее были рога, тем большим модником слыл их обладатель. Один галл по имени Пьерикс Карденикс – хотя по рождению он, вообще-то, был итальянцем – прославился тем, что умел наставлять особо длинные рога, возвышавшиеся над головой шлемоносца на метр и более. Так появился первый галльский дом haute couture – «высокой моды».
Шли века. Одеяния галлов, переименовавшихся во французов, становились всё сложнее и разнообразнее, а их кутюрье начали задавать тон и стиль всей Европе. Итальянцы же, с презрением смотревшие на эти варварские обычаи, ограничились тем, что приделали к своим простыням рукава и штанины. Но в глубине души соседям слегка завидовали. Поговаривают, сам Леонардо да Винчи пытался разработать линию модной одежды, которая, как у него было заведено, на много веков опередила бы своё время. Но показ коллекции не состоялся. По задумке Леонардо её должны были демонстрировать идеально пропорциональные манекенщики. Он даже математически рассчитал и нарисовал, как именно им надлежит выглядеть. Увы, но живых четырёхруких четырёхногих моделей ему найти не удалось. Да Винчи плюнул и уехал во Францию, а итальянцы занялись дальнейшим совершенствованием простыней.
Вот так, без каких-либо намёков на существование национальной индустрии моды, Италия и вступила в XX век. Богачи заказывали наряды из Парижа, простые же люди, когда им нужен был костюм или платье, шли в соседний дом к тётушке Лючии или дядюшке Франческо. Собственно, количество итальянских марок одежды в те времена было равно числу обладателей швейных машинок.
Разумеется, встречались среди этих домашних умельцев мастера выдающиеся и даже гениальные. Жила, скажем, в Кампании одна многодетная семья. Жила так бедно, что детям – всем четырнадцати – нечего было надеть на ноги. Тогда один из младшеньких, девятилетний Сальваторе, раздобыл где-то шило, дратву и кусочки кожи да смастерил братьям и сёстрам удобные и красивые ботинки. Чему никто особо не удивился, ибо башмаки в тех местах умели тачать даже пирожники. А потому коммерческого применения таланту Сальваторе на родине не нашлось. Пришлось ему эмигрировать в Америку и устроиться на фабрику по пошиву ковбойских сапог, где уже работали его уехавшие ранее братья.
