Темпл ежилась в своих горячих липких простынях под ленивым ветерком, создаваемым пластиковыми лопастями потолочного вентилятора. Лопасти щелкали каждый раз, совершая оборот, и звук был похож на хлопок пузыря жевательной резинки, выдуваемого кем-то вдалеке.
Ночь была жаркой — Темпл старалась экономить на кондиционере и после захода солнца ставила его на “умеренно” — и почему-то вызывала мысли о сексе. Ужасно, но ей иногда не хватало Макса! Он оставил достаточно своих вещей, чтобы мучить Темпл: кучка его одежды была засунута в темноту в самом дальнем углу платяного шкафа. В кладовке для постельного белья стояла коробка со сценическими принадлежностями фокусника — наручники, волшебные шкатулки и грязноватые шарфы из шифона, — собирая пыль и наводя какого-нибудь случайного человека, который мог на них наткнуться, на мысль о странных сексуальных пристрастиях хозяйки квартиры. Кстати, о сексуальных пристрастиях: Темпл все никак не могла решиться выкинуть с полок в спальне коллекцию CD Вангелиса
[49] — Макс обожал предаваться долгим, нежным ласкам под эти медленно нарастающие аккорды, напоминающие органную музыку…
Сегодняшние вопросы Молины вызвали к жизни новый пугающий сценарий. Макс исчез, потому что… умер? Нет. Только не Макс. Он определенно не мог быть жертвой — ничьей, включая муки совести.
Что бы там Молина ни думала, гордость Темпл не нуждалась в том, чтобы утешаться мыслью о том, что Макс ушел — ушел от нее — потому, что физически не мог вернуться.
Эта мысль дала толчок любимым ночным фантазиям. Макс возвращается. Что бы он сказал, как бы объяснил свой уход — а если кто-нибудь и мог в этой ситуации объясниться, так это Макс. Что бы Темпл сделала… Вот дерьмо!..
…Боже. Она забыла про кошачий лоток. Он там и остался, в ванной. Надо выбросить. Утром. Которое, кстати, скоро наступит. Прекрасно — еще одна ночь коту под хвост.
А потом… Что это? Звук. Мягкий, царапающий звук. Возле окна. “Замечать слишком многое может быть опасно”. Задвижки в этом доме плевые. В пятидесятые никто не волновался за свою безопасность; в конце концов, Супермен — старый добрый Джордж Ривз
[50] — всегда мог прилететь на помощь с черно-белого экрана.
Она прислушалась. Тишина. И затем — опять это царапанье, скребущий звук, повторяющийся снова и снова. Специально. По скорлупке ее квартиры. Царап, царап, царап. Никаких деревьев или свисающих веток не было возле стен или окон. В Лас-Вегасе деревья и кусты не растут, если их не поливать, а поливать дорого, и Электра могла себе позволить развести зелень только вокруг бассейна.
Босые ноги Темпл коснулись пола спальни. Паркет не мог остудить горящие ступни. Она тихонько двинулась вперед сквозь знакомую полутьму, мечтая о каком-нибудь оружии, мечтая о Максе, который сам по себе был — обоюдоострый меч.
В гостиной красивая французская дверь, ведущая на балкон, выглядела крайне ненадежно: всего лишь стеклышки, рама и тонкие неубедительные рейки. Она вообще когда-нибудь запирала ее на ночь? Обычно Темпл чувствовала себя такой защищенной, что забывала это делать.
Царап, царап, царап.
Стоп.
Тишина.
Она же двигалась. Ее могли услышать.
Темпл затаила дыхание. Она чувствовала, как ее легкие расширяются.
Царап, царап, царап. Слишком настойчивый звук, чтобы исходить от чего-то неодушевленного.
Может быть, это Макс. Вернулся. Это было бы на него похоже: тайное явление в ночи. Сюрприз!..
Царап, царап, царап.
Темпл схватила керамическую фигурку павлина ар-деко, стоящую на столике. Хвост мог сыграть роль неплохой дубинки. Она прокралась к двери, чувствуя себя голой в своей тонкой футболке, чувствуя холод в теплой, душной комнате.
Царап, царап, царап.
Балкон был — сплошная терра инкогнита, искривленный пейзаж со складными креслами и кактусами. Звук шел оттуда, из-за двери.
Темпл подобралась поближе. Она должна была посмотреть.
Тень шевельнулась в темноте. Она должна узнать, что там. Безумное — бессмысленное? — желание узнать.
Тень вытянулась — выше, выше, выше, — вдоль хрупкого, тонкого стекла, добралась до ручки двери. Французский замок рычажного типа. Ручка шевельнулась под нажимом. Темпл занесла над головой керамического павлина.
Тень зевнула. Свет луны блеснул бриллиантом в крохотном остром зубе.
— Луи!
Темпл отперла балконную дверь. Тень лениво втекла внутрь и потерлась своим пушистым боком о ее ногу.
Глава 10
Кошачий вальс
Во-первых, скажу сразу.
Я волен приходить и уходить, когда вздумается. И, если есть на свете воля, я пользуюсь ею в полной мере. Я не просто так родился и вырос в Лас-Вегасе.
Я, конечно, с нежностью отношусь к Ники Фонтане и его расторопной женушке, мисс Вэн фон Райн, но они под воздействием стресса склонны меня недооценивать.
Я гулял сам по себе с тех пор, как был еще щенком, фигурально выражаясь, и моя дорогая мама тыкала меня носом и подталкивала к спасительным мусорным бакам на задах отеля “Сандс”.
Что бы вы себе ни думали, моя дорогая мама была начисто лишена материнских сантиментов: должен вам сказать, что нас у нее было семеро, и все мы были заброшены с младенчества. Это потому, что дорогая мамочка была femme fatale
[51], и в те времена, когда я родился, у нее не имелось доступа к средствам контрацепции.
Короче, я шнырял туда-сюда там, где положено и где не положено, с тех пор, как был ростом по колено полицейской собаке — и ни одна собака меня даже не замечала.
Французский замочек на двери мисс Темпл Барр для меня — детская забава, особенно, когда дверь не заперта на ключ, а рядом имеется терракотовый горшок, на который можно взобраться. Кстати, о детях — дети, именно они, в человеческом воплощении, а не козлятушки-ребятушки, — причина того, что я опять появился здесь.
Во время долгой поездки в “Хрустальный феникс” в тесноте навороченного “корвета-конвертабл” мистера Ники Фонтаны, я очень близко общался с моими друзьями. И до меня дошло, что, помимо запаха пустынных роз в легком ветерке Лас-Вегаса, привычного аромата “Опиума” от мисс Вэн фон Райн и любимого одеколона мистера Ники Фонтаны “Русская кожа”, от некогда любящей (меня) четы ощутимо пованивает памперсами!
