Шильонский замок
Дойдя до старого, мрачного Шильонского замка, они зашли посмотреть на позорный столб темницы, куда сажали приговоренных к смерти, на ржавые цепи, ввинченные в скалистые стены, на каменные нары и на люки, в которые проваливались несчастные, попадая прямо на железные острые зубцы и затем — в водоворот.
Шильонский замок для англичан — в первую очередь место действия поэмы Байрона «Шильонский узник», так что образованные аристократы просто не могли не повести неотесанную швейцарскую родню приобщаться к поэтическому наследию своего великого земляка и современника. Здесь тянет саркастически хмыкнуть, но победителей не судят: пускай не склонный к рефлексии Руди не оценил страданий байроновского героя, а все-таки два дня, за которые была написана поэма, действительно сделали для популяризации Шильонского замка больше, чем шесть лет заключения в нем Франсуа Бонивара. Согласно официальной статистике, на настоящий момент Шильонский замок является самым посещаемым историческим объектом Швейцарии, а дешевые издания «Шильонского узника» на разных языках — самым ходовым товаром в окрестных туристических лавках.
Впрочем, тут, наверное, надо рассказать всю историю — ну или хотя бы ее часть.
Шильон
Когда в 1761 году, за сто лет до «Девы льдов», вышла «Юлия, или Новая Элоиза» Жан-Жака Руссо, Швейцарская Ривьера моментально превратилась в объект литературного паломничества. Сам Руссо в предисловии к роману, написанном якобы от лица издателя, кокетливо отнекивался от реальности своих персонажей и правдивости описания места действия — но это, естественно, только подогревало интерес. Одни поклонники романа упрямо отказывались верить в то, что все персонажи вымышленные, и отправлялись в Кларан и его окрестности искать их следы. Другие, менее наивные, ехали туда же, просто чтобы окунуться в атмосферу описанного Руссо «райского уголка». Ну а поскольку рыбак рыбака видит издалека, то в первых рядах паломников оказались и коллеги Руссо по писательскому цеху. Полученные ими впечатления, естественно, тут же увековечивались в их собственных произведениях, и популярность места росла, как снежный ком. Из наших соотечественников первопроходцем стал Николай Карамзин, прошедший с томиком «Новой Элоизы» по берегу Женевского озера от Лозанны до Шильона и отчитавшийся потом об этом в «Заметках русского путешественника». Позднее его примеру последовали Василий Жуковский и Пётр Вяземский, а Лев Толстой со свойственным ему размахом так и вовсе поселился в Кларане на два месяца и впоследствии поставил Руссо в один ряд с Евангелием по степени влияния на свою жизнь. Но все-таки самого громкого шороху навели здесь англичане во главе с Джорджем Гордоном Байроном и Перси Биши Шелли — причем началась эта история, несмотря на масштаб задействованных лиц, как банальнейшая семейная драма.
В начале 1816 года, всего через год после свадьбы, жена Байрона, забрав с собой только что родившуюся дочь Аду
[99], внезапно съезжает к родителям и подает на развод. Причины развода не афишируются, и за неимением твердой почвы под мозгами английский высший свет подключает фантазию, вешая на Байрона всех мыслимых и немыслимых собак. Тот какое-то время стоически терпит, но слухи разрастаются, подпитывая сами себя, так что просто «пересидеть» не получается, и через два месяца опальный поэт продает часть недвижимости и уезжает на континент — как оказалось впоследствии, навсегда.
Дела Шелли по части семейной жизни и общественного мнения на тот момент тоже обстоят не очень. Разошедшись незадолго до этого со своей первой женой, он начинает встречаться с дочерью своего наставника Уильяма Годвина, Мэри Годвин
[100], раздражая апологетов нравственности ничуть не хуже Байрона. У Мэри же есть сводная сестра, Клэр Клэрмонт; она влюблена в Байрона, и перед его отъездом на континент у них случается короткая интрижка. Узнав о том, что Байрон направляется в Женеву, Клэр видит в этом удачный шанс для продолжения банкета и подговаривает Шелли и сестру отправиться вслед за ним — по официальной версии, чтобы уже наконец познакомить между собой двух поэтов, а заодно и переждать скандал. Однако перспективная многоходовка мисс Клэрмонт захлебывается на первом же этапе: Байрон полностью замыкается на Шелли, проигнорировав ухаживания Клэр (хотя и подарив ей между делом дочь). Одной из точек соприкосновения новоиспеченных друзей-поэтов оказывается творчество Руссо, и вскоре они покупают в складчину парусную лодку и отправляются на ней в путешествие по местам «Новой Элоизы». Особенно впечатляет Байрона Шильонский замок и история заточения в нем Франсуа Бонивара. После посещения замка друзья на два дня застревают в одной из деревушек неподалеку от Лозанны из-за затяжных дождей
[101] — там-то Байрон по свежим впечатлениям и пишет черновую версию «Шильонского узника». Поэма выходит из печати в том же году и сразу обретает бешеную популярность, провоцируя вторую волну литературного паломничества на Швейцарскую Ривьеру — с ней-то и приносит на берег Женевского озера Андерсена, и именно так «Шильонский узник» вместе с замком попадают в сюжет «Девы льдов». С этого момента туда начинают ездить поклонники не только Руссо и Байрона, но и Андерсена, и данная глава — наглядный тому пример.
Впрочем, Руссо, Байроном и Андерсеном дело, естественно, не ограничилось. На Швейцарской Ривьере отметились буквально все: здесь можно найти следы и Виктора Гюго, и Альфонса Доде, и Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, и Эрнеста Хемингуэя, и Сары Бернар, и Чарли Чаплина, и Фёдора Достоевского, и Владимира Набокова, и Петра Чайковского, и кого только не — даже действие самой известной песни Deep Purple происходит угадайте где
[102]. Задача увековечить такое количество знаменитостей — причем одновременно и достойным образом, и так, чтобы у гостей не начало рябить в глазах, — кажется нерешаемой, но местные власти нашли удивительно простой и красивый выход. Решение настолько скромное по форме, что если не знать о нем заранее, то можно запросто пройти мимо — и со мной бы так и произошло, если бы не счастливый случай и все тот же вездесущий Байрон со своим «Шильонским узником».
Когда я добрался до Монтрё, был уже поздний вечер, и до закрытия стойки регистрации в гостинице оставалось всего полчаса. День выдался насыщенный, я немало прошел пешком и здорово устал, поэтому в ближайших планах было перекусить и лечь спать пораньше — наутро предстояли поиски пансиона крестной. По счастью, хозяйка отеля держала небольшую продуктовую лавку, поэтому далеко ходить не пришлось; я купил немного хлеба, сыра и ветчины и из принципа «think global, drink local»
[103] попросил хозяйку порекомендовать бутылку местного вина. «Вам красного или белого? — спросила она. — Если у вас все хорошо с сердцем, то я бы предложила белое — но с красного лучше спишь». В итоге мы сговорились на красном, и я уже собирался было идти к себе в номер, как хозяйка спросила: «А хотите бокал?» — «Конечно, хочу, — опешив, проговорил я. — Но как я его вам верну? Вы ведь скоро закрываетесь». — «А не страшно, — сказала хозяйка, — просто принесите потом и поставьте вот сюда, на столик. Вы ведь на озеро пойдете?» — «Еще бы!» — хитро расплылся в улыбке я, мысленно благодаря хозяйку за подсказку и одновременно выговаривая себе за тугодумие.
