Все кругом было залито сиянием заходящего солнца. Горные сосновые леса приняли лиловатые оттенки цветущего вереска, голые же выступы скал сияли, словно освещенные изнутри. Облака горели ярким пламенем, озеро алело, как свежий розовый лепесток. Но вот мало-помалу на снежные вершины Савойских скал стали ложиться темно-синие тени; только самые верхние зубцы еще горели, точно раскаленная лава… <…> Руди и Бабетте сдавалось, что они никогда не видели подобного «альпийского зарева». Покрытая снегами Dents du Midi блестела, словно только что выплывший на небосклон полный месяц.
Дан-дю-Миди (Dents du Midi) в этом пейзаже выделена неспроста: из всех гор, на которые открывается вид из этой точки, она самая высокая (более трех тысяч метров). То есть формально, конечно, в округе есть горы и повыше, но вид на них загораживают те, что подступают вплотную к озеру, а Дан-дю-Миди видна в створе долины Роны, уходящей от Вильнёва на юг. В результате, когда закатные тени начинают заполнять долину, постепенно поднимаясь по склонам, Дан-дю-Миди держится до последнего, и под конец ее вершины (их семь) остаются единственными отражающими закатное зарево
[109].
К сожалению, увидеть всю эту картину с острова мне так и не довелось: владелец лодочной станции в Вильнёве сослался на то, что у него куча работы, и предложил мне либо дождаться следующего дня, либо взять напрокат каяк. Одет я был, мягко говоря, не для каякинга, а наутро пора уже было уезжать в Цюрих, поэтому пришлось довольствоваться близлежащим волноломом и той самой литературной скамейкой у пристани. Место для андерсеновской скамейки выбрано с любовью: плакучая ива над головой, длинный узкий пирс на фоне Савойских Альп и где-то там вдалеке — крохотный островок в шапке из платана.Илл. 31 Цитирует скамейка, конечно же, «Деву льдов», и к концу фрагмента ловишь себя на шальной мысли: метров шестьсот же всего — может, вплавь? И тут же следом: нет, врешь, дорогая, не возьмешь. Хотя забавный, конечно, мог бы выйти анекдотец — повторить все маршруты Руди, а под конец еще и утонуть для полной достоверности.
Илл. 31
Вид на остров Пе от Вильнёва
Рона скользит у подножия высоких снежных гор Савойи; неподалеку от впадения реки, на озере, лежит островок, такой маленький, что с берега кажется просто лодкой. Собственно говоря, это небольшая скала, которую лет сто тому назад одна дама велела обложить камнями, покрыть землей и засадить акациями.
Прочитав «Деву льдов», многие знакомые Андерсена пришли в ужас. «Милый, добрый друг! — писал Андерсену в 1862 году Бьёрнстерне Бьёрнсон. — Как это у Вас хватило духа разбить перед нами эту чудную картину вдребезги!» Однако, вчитавшись внимательнее, понимаешь, что вдребезги-то вдребезги, да не совсем: в финале истории содержится подвох, полностью переворачивающий ее восприятие. Концентрация переживаний в последней главе настолько велика, что на подходе к кульминации начинаешь глотать текст большими кусками и по инерции проскакиваешь эпилог, а между тем именно в нем заключено самое главное: история-то эта совсем не про Руди.
Руди жил как приключенец и погиб как приключенец. Он и сложного решения-то ни одного за всю историю не принял, просто ехал себе по рельсам: путал бес — путался, возникали трудности — совершал подвиг. Характер трудностей мог, конечно, сильно измениться после свадьбы («звоночки» на этот счет были, и не раз), но Господь Всемогущий предпочел не портить картину, вняв Бабеттиной молитве и организовав для Руди скоропостижное окончание земной жизни в момент наивысшего счастья. (Ирония судьбы: тогда, на экскурсии в Шильонском замке, Руди мечтал спастись от болтливых родственников на острове — по большому счету так и вышло.) Другое дело Бабетта: у нее со смертью Руди все только начинается. Не случись трагедия — сон из XIV главы мог оказаться в руку, и тогда не поздоровилось бы всем. К счастью, Бабетта вовремя поняла намек свыше и встала на путь праведный — и с христианской точки зрения это абсолютно счастливый финал, в свете которого и Руди, и даже саму Деву Льдов можно считать во всей этой истории персонажами второстепенными.
Что же, разве это печальная история?
Вен и Глен
Дания: Хольстейнборг
Все вы, наверное, помните анекдот про то, как конферансье всю ночь перед концертом выпивал с друзьями-медиками и чем это для него обернулось. А теперь представьте, на что способен сказочник, вдохновленный работами Эрстеда, за ужином в компании мечтательно настроенных инженеров. Особенно когда этот сказочник — Андерсен, а предмет обсуждения виден из окна.
https://goo.gl/FPlqXE
Отсканируйте QR-код, чтобы открыть электронную карту
В последние двадцать лет своей жизни Андерсен ездил в замок Хольстейнборг,Илл. 1 как к себе домой: в 1856 году у него там даже появилась персональная комната, и с тех пор (и почти до самой смерти) он гостил у хозяев как минимум раз в год. Естественно, к моменту написания «Вена и Глена» (1867) он успел облазать все окрестности вдоль и поперек, а некоторым из них даже посчастливилось попасть в его сюжеты — например, действие «Блуждающих огоньков в городе» и «Ветер рассказывает о Вальдемаре До и его дочерях» (см. соответствующую главу) разворачивается в усадьбе Борребю, расположенной всего в дюжине километров от замка. Общее число произведений (не только сказок и историй), написанных или задуманных Андерсеном во время визитов в Хольстейнборг, приближается к пятидесяти — но историю
Илл. 1
Замок Хольстейнборг
Близ Зеландского берега, напротив Хольстейнского замка, лежали когда-то два лесистых островка — Вен и Глен — с селами и поселками. Они и от твердого берега лежали недалеко, и друг от друга тоже.
