Через несколько минут в подчинении Хью было уже тридцать с лишним полицейских. Он нетерпеливо побарабанил пальцами по ноге. Ему необходимо было оцепить место прежде, чем он установит контакт со стрелком. Меньше всего он любил эту часть процесса — ждать начала работы.
Снова зажужжал сотовый. Чертыхаясь про себя, Хью вытащил телефон из кармана и увидел… двадцать пять сообщений от дочери! Наступил момент осознания, что, каким бы хорошим ни был твой план, как бы тщательно ты все ни планировал, а все равно ты во власти хаоса. Так останавливается время в то мгновение, когда пьяный водитель пересекает разделительную черту и его машина врезается в твою. Доли секунды проходят между «Присаживайтесь!» от доктора и сообщением плохих новостей от него. У тебя замирает сердце, когда посреди белого дня видишь чужую машину у своего дома.
Хью посмотрел на экран своего телефона, и током пронзила интуиция: он знал. Ведь он предчувствовал еще утром!
Хью нажал на сообщения.
«Помоги.
Кто-то стреляет.
Я здесь с тетей Бекс.
Она ранена. Я не знаю, где она.
Пап? Ты где?
ПАП ЭТО СРОЧНО
Я НЕ ЗНАЮ ЧТО ДЕЛАТЬ
ПАПА».
Он перестал читать. Руки налились свинцом, и вся кровь прилила к желудку. Почему Рен там? Почему там Бекс? Ему удалось непослушными руками напечатать ответ:
«Ты где?»
Еще ни разу в жизни Хью так надолго не задерживал дыхание, пока не увидел эти три маленькие точки — Рен печатала ответ.
«Прячусь», — написала она.
«Оставайся там. Я иду», — напечатал Хью.
По всем правилам Хью должен самоустраниться. Самое главное в переговорах с захватчиком заложников — сохранять трезвый рассудок, а он не сможет быть объективным, если в заложниках его дочь. Как ни крути, оставаться здесь — против правил.
Но еще он знал, что ему наплевать. Он ни за что не мог доверить кому-то жизнь Рен!
И Хью бросился к клинике.
Для Бекс воздух стал огненным, и каждый сделанный вдох обжигал. Остатки самосохранения призывали, чтобы она куда-то отползла, — куда угодно, где могла бы спрятаться. Но когда она попыталась повернуться на бок, пронзившая боль не позволила больше шевелиться. Мир вокруг померк.
Она посмотрела вверх — и в голове стали появляться узоры из флуоресцентных ламп и плит подвесного потолка. Так поступают все художники: они объединяют необъединяемое в то, что имеет смысл.
Она создавала свои полотна с гигантскими пикселями, пропуская импрессионизм через современные технологии. Суть ее техники в том, что человеческому глазу и мозгу нет необходимости видеть отдельные части, чтобы разглядеть целое. Это называется гештальт-теорией. Сходство, продолжительность, замкнутость — это лишь несколько принципов, которыми руководствуется мозг. Он продлевает и заканчивает незавершенные линии, заполняет все пустые ячейки. Глаз притягивается к тому, чего не хватает, но, что еще важнее, дополняет отсутствующее.
Быть может, у Хью тоже так получилось бы, если бы ее не стало, — закончить ее работу…
Однако она также знала, что есть еще один принцип искусства: наблюдатель может легко пропустить очевидное. Оптическая иллюзия работает потому, что мозг скорее сосредоточится на позитивном пространстве чаши, чем на негативных силуэтах двух профилей, которые это пространство образуют. Однако на полотне, на котором зритель видел чашу, художник сосредотачивался на этих лицах, именно чтобы получилась чаша.
Возможно, однажды Хью и Рен откроют галерею, где соберут все ее работы. Или она получит известность, умерев относительно молодой. И тогда, быть может, они поймут, что именно они были героями каждой из ее картин.
Так больно ей еще не было.
Она открыла рот, чтобы произнести их имена, но поймала себя на том, что с губ готовы сорваться слова Леонардо да Винчи: «Пока я думал, что учусь жить, я учился умирать».
Хью уже был на полпути к главному входу в клинику, когда вдруг влетел в какого-то копа.
— Лейтенант! — окликнул его офицер. — Это Рейчел Гринбаум — та, что вызвала полицию.
Хью недоуменно уставился на собеседника. Ему пришлось несколько раз тряхнуть головой, чтобы мысли прояснились и имя Рен перестало вязнуть на зубах, как остатки пищи.
О чем только он думал? Нет, он явно не думал. Ворваться внутрь — ошибка! Он не сможет помочь Рен, если его подстрелят.
— Мисс Гринбаум, — произнес он, задыхаясь от беспокойства за дочь, — почему бы вам не пройти с нами?
Он медленно разжал руку, в которой сжимал телефон, спрятал его в карман и повел ее в противоположном направлении (прочь от клиники, прочь от Рен и Бекс, черт побери!), туда, где двое полицейских поспешно ставили тент над карточным столом и устанавливали пару складных стульев. А еще там был ноутбук.
У девушки — он дал ей лет двадцать — были розовые волосы и кольцо в носу. Тушь потекла, отчего под глазами появились черные круги, как у енота. На ней был сарафан с пуговицами по передней планке и надписью: «МЫСЛИ НЕСТАНДАРТНО! ПУСТЬ ЭМБРИОН, КОТОРЫЙ ВЫ СПАСАЕТЕ, ОКАЖЕТСЯ ВРАЧОМ, ДЕЛАЮЩИМ АБОРТЫ, И ГЕЕМ В ПРИДАЧУ!»
— Вы работаете в Центре? — поинтересовался Хью, предложив ей сесть и потянувшись за блокнотом и ручкой.
— Я тут и швец, и жнец, и на дуде игрец, — кивнула она. — Я делаю все: сопровождаю посетительниц со стоянки в клинику, держу пациенток за руки во время процедуры…
— Вы находились там, когда ворвался стрелок? — не стал дослушивать детектив этот перечень.
Рейчел кивнула и расплакалась.
— Я понимаю, как вам тяжело, — подался вперед Макэлрой. — Но все, что вы скажете, может усилить наши позиции и помочь вашим друзьям внутри клиники.
— Сегодня утром я опоздала, потому что у меня сломалась машина. — Она вытерла запястьем глаза. — Я приехала недавно.
— Вы можете описать подробно, что увидели?
— В приемной было почти пусто, — ответила Рейчел. — А это означает, что групповой информационный сеанс закончился.
— Групповой информационный сеанс?
— Мы обязаны ежедневно проводить такие сеансы перед процедурой, которая последует на следующий день. Таков закон, — объяснила она и снова сосредоточилась на событиях. — По-моему, осталось всего две пациентки.
«А была ли среди них юная девочка? — хотелось узнать Хью. — Или женщина с глазами такого же цвета, как мои?» Но полицейский, который привел Рейчел Гринбаум, находился на расстоянии вытянутой руки. Макэлрой не мог допустить, чтобы он это услышал.
— За стойкой была Ванита. — Подняв голову, Рейчел посмотрела вверх влажными глазами. — Ванита — владелица клиники. — Она снова расплакалась. — Она… мертва.
