Она опустилась перед ним на колени и обняла руками за пояс:
– Теперь мы живы и мы снова вместе. Но я теперь знаю, что так не может продолжаться вечно. Еще один день, год, а если повезет – двадцать лет. Но ведь не вечно. Я вижу, что относилась к нашей с тобой жизни как девчонка. А я хочу быть твоей женой.
Он быстро наклонился к ней, но она отпрянула и встала. Отстегнула пуговицы, и платье ее упало на пол. Катрина распустила волосы, и они блестящим водопадом обрушились на ее белое тело.
– Смотри на меня, Шон, я хочу, чтобы ты видел меня. Вот это все – и свою любовь – я отдаю тебе… Довольно ли этого?
Шон смотрел на гладкие выпуклости и впадины ее тела, на волосы, схожие с черным пламенем, на мягкий свет, отражающийся в ее мягкой коже. Краска, залившая щеки, спустилась ей на грудь, и Катрина порозовела и вспыхнула от смущения, однако гордо выставила вперед соски, как бы похваляясь своим совершенством. Дальше смотреть на нее он не стал. Прижал к себе и накрыл ее наготу своим большим телом. Она вся трепетала, и он укутал ее простыней и успокаивал, нашептывая ласковые слова, пока не унялась дрожь, пока она не затихла, спрятав голову ему под бороду и прижав лицо к шее.
– Покажи мне, как это надо делать… Я хочу отдать тебе все. Покажи, что я должна делать, – прошептала она.
Вот так они стали мужем и женой, и акт их единения был как музыка, где гармонично слились звуки множества инструментов. Здесь была и мягкая ласка теплого ветерка, и жгучее желание – так иссохшая от жары земля жаждет дождя. И боль, острая и скорая, и движение, словно по саванне скачет табун лошадей, и звуки – тихие, как голоса в ночи, но исполненные радости, как приветствие друга. Здесь был и восторг, на орлиных крыльях поднимающийся все выше и выше, и торжествующий взлет, а за ним мощный удар обезумевшей волны о скалистый берег; а потом тишина и покой, и тепло внутри, и сладкая истома, и дремота двух сонных, тесно прижавшихся друг к другу щенков, и крепкий сон. Но и во сне все не закончилось, снова продолжились поиски и находки, снова слияние и исполненное тайн и открытий странствие чужестранца в потаенных глубинах ее тела.
20
Утром она сходила к себе и принесла ему Библию.
– Эй, эй, – запротестовал он, – я уже давал одну клятву.
Катрина засмеялась – в ее глазах и во всем теле все еще горела радость воспоминания о минувшей ночи. Она открыла книгу в конце, на чистой странице перед обложкой:
– Ты должен написать здесь свое имя… вот здесь, рядом с моим.
Она встала возле его кресла, бедром касаясь его плеча, и смотрела, как он пишет.
– Дату рождения тоже, – сказала она.
Шон написал: «9 января 1862».
– А тут что написано? – спросил он. – «Дата смерти». Хочешь, чтобы я и эту графу заполнил?
– Не говори так, – быстро сказала она и коснулась деревянной крышки стола.
Шон сразу пожалел о том, что сказал. И попытался загладить ошибку:
– Смотри, тут место только для шестерых детей.
– Остальных впишем на свободном месте. Так всегда делала мама… у нее было столько детей, что не хватило места, пришлось писать на первой странице Бытия. Как думаешь, мы до нее дойдем?
Шон улыбнулся:
– У меня сейчас такое чувство, что с тобой мы легко дойдем аж до Нового Завета.
Старт они взяли очень хороший. К июню, когда закончились дожди, Катрина ходила, стараясь держать плечи назад, чтобы уравновесить свою ношу. Настроение в лагере царило приподнятое. Катрина теперь уже больше была похожа на женщину, чем на ребенка. Она располнела в талии и вся сияла – ей доставляло огромное удовольствие видеть, с каким благоговейным изумлением, даже с примесью страха, Шон относится к ее положению. Она то и дело что-нибудь напевала сама себе, а по вечерам порой позволяла и ему попеть вместе с ней. И еще она позволяла ему задирать на ней ночную рубашку, оголять вздувшийся живот с туго натянутой, пронизанной венами кожей и прикладывать к нему ухо. Он слушал булькающие и сосущие звуки, ощущал щекой шевеление. Потом отрывался от живота и смотрел на нее полными удивления глазами, а она горделиво ему улыбалась и клала его голову себе на плечо; так они и лежали вместе, не говоря ни слова. И днем тоже все шло как положено. Шон шутил и смеялся со своими зулусами, ходил на охоту, хотя охотился уже не с таким увлечением, как раньше.
Они двигались по берегу реки Саби к северу. Иногда по целому месяцу стояли лагерем на одном месте. Вельд пересох, места охоты опять переместились к рекам, и фургоны снова стали заполняться слоновой костью.
Однажды сентябрьским днем Шон с Катриной вышли из лагеря и отправились прогуляться вдоль берега. Земля уже побурела, от нее пахло сухой травой. Река тоже почти пересохла, песчаное дно обнажилось, лишь кое-где оставались озерца воды.
– Черт возьми, сегодня жарко. – Шон снял шляпу и вытер вспотевший лоб. – На тебе столько одежды, что свариться можно.
– Нет, для меня в самый раз, – отозвалась Катрина, держась за его руку.
– А давай искупаемся.
– Голышом, что ли? – Катрина удивленно посмотрела на него.
– Ну да, а что тут такого?
– Это же неприлично.
– Пошли-пошли.
Шон помог ей спуститься, хотя на каждом шагу она протестовала, и привел туда, где воду со всех сторон окружали огромные валуны. Там он стащил с нее всю одежду. Она и смеялась, и задыхалась от возмущения, и краснела одновременно. Шон на руках отнес ее в воду, и Катрина, благодарно глядя на него, присела, так чтобы вода доставала ей до подбородка.
– Ну и как тебе? – спросил Шон.
Катрина распустила волосы, и они плавали вокруг нее по поверхности воды. Она отталкивалась носками от песчаного дна, и ее живот показывался из воды, словно спина белого кита.
– Приятно, – призналась она. – Такое ощущение, будто на мне шелковое белье.
Шон стоял над ней, на нем красовалась одна только шляпа.
– Ты лучше сядь, – посмотрев на него, недовольно сказала Катрина и отвернулась.
– Зачем?
– Ты знаешь зачем… неприлично, вот зачем.
Шон опустился в воду рядом с ней.
– Пора бы уж ко мне привыкнуть, – сказал он.
– А я еще не привыкла.
Шон обнял ее под водой.
– Ты очень красивая, – сказал он. – Я хочу тебя.
Катрина позволила ему поцеловать ее в ушко.
– Интересно, кто у нас будет? – Он потрогал ее вздувшийся живот. – Мальчик или девочка?
Сейчас это была излюбленная тема их разговоров.
– Мальчик, – уверенно сказала она.
– А как мы его назовем?
– Если как можно скорее не найдешь священника, придется называть его словом, которым ты частенько обзываешь своих зулусов.
