Катрина смотрела на Шона и с удивлением думала: она все еще любит его, но вот только той уверенности и надежности, что она всегда ощущала рядом с ним, не было и в помине. Незыблемые стены ее замка оказались бумажными. Первые холодные подозрения, первые удары в эти стены она почувствовала, когда он вспоминал о своем прошлом и сожалел о нем. Когда он танцевал с этой женщиной, стены затряслись и за ними послышалось все более громкое завывание ветра. И вот эти стены наконец рухнули. Глядя в полумраке комнаты на человека, которому она беспредельно верила и который так бесчеловечно предал ее, Катрина снова стала вспоминать все последние события, чтобы убедиться, нет ли здесь какой-то ошибки.
В то утро по дороге из церкви они с Дирком остановились перед кондитерским магазином, который находился почти напротив гостиницы. Дирк очень долго выбирал, что ему купить на свои два пенса. Изобилие товаров в витрине расстроило его, он пребывал в смятении и никак не мог сделать выбор. В конце концов с любезной помощью хозяина и благодаря подсказкам Катрины покупки были совершены, и все было упаковано в коричневый бумажный пакетик.
Они уже собрались уходить, когда через большую витрину магазина Катрина посмотрела на улицу и увидела, как из гостиницы выходит… Кэнди Раутенбах. Кэнди быстро сошла вниз по ступенькам, бросила взгляд в ее сторону, пересекла улицу, села в поджидающую ее карету, и возница умчал ее прочь. С того самого мгновения, как только Катрина увидела эту женщину, она застыла на месте. Острая боль пронзила ее – к ней снова вернулась ревность, которая чуть не подкосила ее накануне, – ведь Кэнди даже в ярком свете утреннего солнца выглядела великолепно.
Карета Кэнди еще не скрылась из виду, как Катрина заподозрила неладное: что привело эту женщину в гостиницу в воскресенье, в одиннадцать утра? И ревность ей подсказала ответ, пронзивший ее сердце, как острый штык.
У Катрины перехватило дыхание. Она живо вспомнила: когда они накануне вечером уходили из «Золотой гинеи», Кэнди прошептала Шону на ухо какой-то вопрос. Она вспомнила и то, что Шон что-то ответил, а потом солгал ей, своей жене. Шон ведь знал, что Катрина в то утро пойдет в церковь. Как же все просто! Шон назначил Кэнди свидание, потому и отказался идти с Катриной в церковь, и, когда она не могла уже им помешать, эта шлюха явилась к нему.
– Мне больно, мамочка!
Ах да, это Дирк. Она, сама не сознавая, что делает, больно сжала мальчику руку.
Потащив за собой Дирка, Катрина поспешила из магазина. Вестибюль гостиницы преодолела чуть не бегом, потом вверх по лестнице, по коридору. Дверь была закрыта. Она открыла ее, и в ноздри ей ударил запах духов этой женщины. Катрина не могла ошибиться: с того самого вечера она хорошо запомнила этот запах – запах свежих фиалок. Она услышала голос Шона – он был в ванной комнате. Дирк побежал туда и постучал в дверь:
– Папа, папа! Мамочка мне конфет купила!
Она положила Библию на письменный стол и пошла по толстому ковру, казалось насквозь пропахшему фиалками. Остановилась в дверях спальни. На полу валялась ночная рубашка Шона, на ней виднелись темные пятна. Ноги ее задрожали. Она посмотрела на кровать: там тоже были пятна, серые пятна на белых простынях. У Катрины закружилась голова, щеки ее горели. Ей с трудом удалось добраться до своей кровати.
32
Она поняла, что не ошиблась. Шон принял эту женщину, сомнений не оставалось никаких, причем сделал это вопиюще небрежно – и где, в их собственной спальне, чуть ли не у нее на глазах! Шон отказался от Катрины, это было столь же очевидно, как если бы он влепил ей пощечину и выбросил на улицу. Ослабленный лихорадкой, придавленный потерей ребенка, находящийся в критическом состоянии месячного цикла, организм ее утратил гибкость и сопротивляемость. Она любила Шона, но оказалось, что одной любви ему недостаточно. Оставаться с ним далее было невозможно: этого не позволяла упрямая гордость. Выход был только один.
Она робко наклонилась над ним и, целуя его, вдыхала теплый запах мужского тела, ощущала прикосновение его бороды к щеке. Решительность ее поколебалась, ей захотелось броситься ему на грудь, обхватить руками за шею и молить о прощении. Молить, чтобы он дал ей еще один шанс. Вот если бы он рассказал ей, чем она его разочаровала, она приложила бы все силы, чтобы исправиться; главное, пусть покажет ей, что именно она делает не так. Ах, если бы можно было снова вернуться в буш, на природу…
Катрина медленно сползла с кровати. Прижала к губам костяшки пальцев. Нет, бесполезно. Он сделал свой выбор, и, даже если бы она умоляла его взять ее обратно, случившееся всегда будет стоять между ними. Она жила в замке и не станет менять его на мазанку.
Как хлыстом, подгоняемая гордостью, Катрина быстро подошла к шкафу. Надела пальто, застегнула его на все пуговицы – полы его доходили ей до лодыжек и скрывали ночную сорочку. На голову накинула зеленую шаль, свободным концом замотав шею. Еще раз посмотрела на Шона. Раскинувшись на кровати всем своим большим телом, он спал, и лицо его оставалось хмурым.
Катрина вышла в гостиную и остановилась возле письменного стола. Библия лежала там, где она оставила ее. Катрина открыла первую страницу, окунула перо в чернильницу и стала писать. Потом закрыла книгу и направилась к двери. Снова остановившись, неуверенно посмотрела на дверь в спальню Дирка. Нет, нельзя – если она сейчас увидит его, решимость ее ослабеет. Концом шали она закрыла рот, вышла в коридор и тихо притворила за собой дверь.
33
Проснувшись на следующее утро, Шон удивился, увидев, что лежит на кровати одетый. За окном еще брезжили утренние сумерки, и в комнате было холодно. Он приподнялся на локте, протер кулаком глаза. Потом вспомнил и, спустив ноги на пол, посмотрел на кровать Катрины. Увидев откинутое одеяло и пустую кровать, прежде всего он почувствовал облегчение: ей стало лучше и она самостоятельно поднялась на ноги.
Спотыкаясь со сна, он направился в ванную комнату. Постучал в закрытую дверь.
– Катрина! – позвал он и, не дождавшись ответа, окликнул громче: – Катрина, ты здесь?
Шон дернул ручку, она повернулась, и дверь без всякого сопротивления открылась. Он прищурился, оглядывая пустую комнату: в белой плитке отражался тусклый свет, на стуле висело полотенце, которое он там бросил. Его охватила смутная тревога. Он направился к комнате Дирка. Дверь все еще была заперта на ключ, торчащий снаружи. Он повернул ключ и открыл дверь. Дирк сидел на кровати, лицо его было красным после сна, вихры торчали в разные стороны, как листья на кустах агавы. Шон выскочил в коридор и, бросившись к лестнице, посмотрел вниз, в вестибюль.
За стойкой дежурного администратора горел свет. Сам он спал, вытянувшись вперед, положив голову на руки и похрапывая.
Перепрыгивая через три ступеньки, Шон сбежал вниз и потряс дежурного за плечо.
– Кто-нибудь ночью выходил отсюда? – громко спросил он.
– Я… я не знаю.
– Дверь у вас закрыта на ключ? – Он указал на входную дверь.
