Руфь быстро встала, но неожиданно сильный порыв ветра чуть не сбил ее с ног. Она потеряла равновесие и упала прямо ему в объятия. На мгновение она прижалась к его груди, ощутила крепость его упругого эластичного тела, учуяла запах мужчины. Для обоих это было сродни потрясению – столь неожиданная близость, физический контакт. И когда Руфь оторвалась от него, серые глаза ее были широко раскрыты и полны страха перед чувством, которое шевельнулось у нее в груди.
– Простите меня, – прошептала она, – это нечаянно, я не хотела.
Ветер подхватил ее волосы, и они черными змеями заплясали у нее по лицу.
– Седлаем лошадей и едем остаток дня, – принял решение Шон. – Ночью ничего не получится.
Клубившиеся тучи летели все ниже к земле, налетая друг на друга, сталкиваясь и быстро меняя форму. Похожие на черный или синеватый дым пожарища, они несли с собой ливень.
Ночь рано окутала землю, но ветер продолжал во тьме реветь и завывать, сбивая людей с ног.
– Где-то через часок ветер стихнет и начнется дождь, – сказал Шон. – Надо искать укрытие, пока совсем не стемнело.
Спустившись по склону с обратной стороны холма, они нашли скальный выступ, разгрузили вьючных лошадей и сложили под ним вещи. Пока Шон вбивал колья, собираясь привязать лошадей, чтобы животные не разбежались во время бури, Мбежане настриг травы и сложил ее на камне под выступом, соорудив нечто наподобие матраса.
Облачившись в непромокаемую одежду, они поужинали вяленым мясом и холодным маисовым хлебом, а потом Мбежане незаметно удалился в дальний конец укрытия и исчез под своими одеялами. Он обладал этим удивительным навыком, присущим всем животным, – способностью мгновенно засыпать глубоким сном даже в самых неблагоприятных условиях.
– Ну все, мальчик мой. Залезай под одеяло.
– А разве нельзя… – начал было Дирк свои ежевечерние протесты.
– Нет, нельзя.
– Хочешь, я тебе спою? – предложила Руфь.
– Зачем это? – озадаченно спросил Дирк.
– Песенку на ночь… тебе что, никогда колыбельных не пели?
– Нет, – ответил Дирк, однако он был заинтригован. – А что ты будешь петь?
– Сначала залезай под одеяло.
Сидя в темноте рядом с Шоном, остро ощущая плечиком громаду его тела, под приглушенный аккомпанемент ветра Руфь стала петь.
Сначала она пела старинные голландские народные песни: «Приходи, приходи» и «Дженни с обручем», потом другие свои любимые, например «Братик Жак». И для каждого слушателя голос ее значил что-то свое.
Даже Мбежане услышал ее голос во сне и проснулся; он вспомнил ветер, дующий между холмами Зулуленда, и пение юных девушек, собирающих на полях урожай. И на душе его стало радостно, оттого что он возвращается домой.
Для Дирка это был голос матери, которой он почти не знал. Голос, который нес ощущение безопасности и покоя… Очень скоро мальчик уснул.
– Спойте еще что-нибудь, – прошептал Шон.
И она стала петь уже только для него. Она пела о любви; в этой песне, рожденной две тысячи лет назад, звучало все страдание ее народа, но и радость тоже. Пока она пела, ветер стих, а с ним затих и ее голос; они лежали, не говоря ни слова, объятые молчанием безбрежной ночи.
Потом разразилась буря. Среди туч сверкнула синяя раздвоенная, как змеиное жало, изломанная молния, за ней раздался оглушительный треск грома. Дирк захныкал во сне, но не проснулся.
В мгновенной синей вспышке Шон увидел, что щеки Руфь мокры от слез, а когда вокруг них снова сомкнулась тьма, он почувствовал, что она вся дрожит. Он обнял ее, и она приникла к нему, ее маленькое и теплое тельце прижалось к его груди, и он ощутил на губах соленый вкус ее слез.
– Шон, не надо.
Но он уже поднял ее на руки, прижал к груди и вышел в темноту ночи. Снова сверкнула молния и осветила окрестности с ослепительной ясностью: лошадей, свесивших голову вниз, резко очерченный силуэт холма над ними.
На плечи и лицо упали первые теплые капли дождя. Шон продолжал идти вперед. Капли сыпались все чаще, при каждой вспышке молнии воздух сверкал жемчугами теплых дождинок, ночь наполнилась чистым и теплым запахом иссохшей земли, благодарно впитывающей в себя влагу.
5
Тихим утром, вымытым ночным дождем так чисто, что теперь на горизонте к югу четко вырисовывались синеватые горы, они стояли на вершине холма.
– Это Драконовы горы, а вон там – хвост дракона. Мы обошли их миль на двадцать. Здесь вряд ли можно нарваться на дозор буров, слишком далеко. Теперь можно ехать и днем. Скоро сделаем крюк, вернемся и выйдем к железной дороге уже за линией фронта.
В груди у Шона поселилась большая радость: какое прекрасное утро, перед ним раскинулась земля, за которой лежит огромная, заросшая сочной травой чаша под названием Наталь, а рядом с ним стоит прекрасная женщина.
Будущее сулило ему конец этого путешествия и начало другого, спутницей в котором будет эта женщина, и, думая об этом, он был счастлив.
Когда Шон заговорил, она медленно повернула к нему голову и посмотрела на него снизу вверх, задрав подбородок, словно признавая его превосходство в росте. И тут в первый раз Шон уразумел, что в ее глазах вовсе не видать отражения его приподнятого настроения.
– Какая ты красивая, – сказал он.
Она продолжала молчать, и он понял, что тени в ее глазах отражают печаль, а может быть, даже чувство гораздо более сильное.
– Руфь, ты поедешь со мной?
– Нет. – Она медленно, с сожалением покачала головой.
Черная змея ее косы упала ей на плечо и легла на замшевую куртку янтарного цвета.
– Но ты должна поехать со мной!
– Нет, не могу.
– Вспомни, что у нас было ночью.
– Ночью было просто безумие… во всем виновата буря.
– Ведь нам было хорошо. И ты это знаешь.
– Нет. Это буря, во всем виновата буря.
Она отвернулась и посмотрела на небо:
– А теперь буря утихла.
– Нет, тут не только буря. И ты это понимаешь. Все началось с самой первой минуты нашей встречи.
– Безумие, в основе которого – обман. Мне придется прикрывать это ложью, как мы с тобой прикрывали то, что делали, темнотой.
– Послушай, Руфь… Боже мой, не говори об этом так.
– Хорошо, не буду. Больше никогда не заговорю об этом.
– Но нельзя же все оставить вот так. Ты знаешь, что так нельзя.
В ответ она подняла левую руку, и на пальце, поймав солнечный луч, сверкнуло золотое колечко.
– Вот здесь, на горе, в лучах солнца, мы с тобой и попрощаемся. Хотя еще какое-то время будем ехать вместе, но… попрощаемся здесь.
