В очередной раз он почувствовал мучительный укол сомнения. Наверняка ни один человек, даже Буллер, не станет бросать свою армию на эту линию природных крепостей. Это бессмысленно, войска разобьются о них, как морская волна о гранитные скалы. И все же сомнения одолевали его.
А вдруг все-таки Буллер, этот абсолютно предсказуемый тупица, который, похоже, навечно уверовал в теорию фронтальной атаки, на этот раз догадается, что склоны Табаньямы слишком логично являют собой единственное место, где у него есть шанс прорваться. Вдруг он догадается, что вся армия буров со всеми своими пушками будет ждать его именно здесь. Что каждую вершину на левом фланге будут охранять всего по двадцать бойцов. Что Ян Пауль не осмелится растянуть свои войска, а поставит все на Табаньяму.
Ян Пауль вздохнул. Теперь раздумывать и сомневаться слишком поздно. Он сделал свой выбор, и завтра все станет ясно. Завтра будет известно van more
[60].
Он тяжело повернулся и стал спускаться к лагерю. Луна садилась за черную громаду Спион-Коп, и тень горы легла на тропу. Из-под подошвы вырвался камешек и покатился вниз.
– Wieʼs daar?
[61] – послышался оклик из-за гранитной скалы возле тропы.
– Свои, – ответил Ян Пауль; он уже заметил бойца, прислонившегося спиной к скале с винтовкой системы Маузера на коленях.
– Из какого отряда?
– Винбергеры, под командой Леру.
– А-а-а! Так ты знаешь Леру? – спросил часовой.
– Да.
– Какого цвета у него борода?
– Рыжая… как адское пламя.
Часовой засмеялся:
– Передай от меня дядюшке Паулю: в следующий раз, как его увижу, завяжу узлом ему бороду.
– Сначала побрейся, а то он сам с тобой то же самое сделает, – предупредил Ян Пауль.
– А он что, твой дружок?
– И родич в придачу.
– Тогда и ты пошел к черту, – снова засмеялся часовой. – Выпьешь с нами кофе?
Яну Паулю представилась идеальная возможность пообщаться со своими людьми, прощупать их настроение перед завтрашним боем.
– Dankie
[62], – принял он приглашение.
– Отлично, – сказал часовой.
Он выпрямился, и Ян Пауль увидел перед собой крупного мужчину, который благодаря шляпе казался еще выше ростом.
– Карл, у нас кофе еще остался? – прокричал он в темноту за скалами.
Ответ прозвучал немедленно:
– Чего орешь, черт бы тебя побрал? Ты на войне, а не на политическом митинге.
– Англичане так же орут. Всю ночь тут сижу и слушаю.
– Англичане дураки. Тоже хочешь быть как они?
– Ладно, ради тебя, только ради тебя, – понизив голос, прошептал часовой замогильным шепотом. А потом вдруг снова заорал: – Так как там насчет кофе, черт тебя дери?
«Этот не робкого десятка, что и говорить», – подумал Ян Пауль, усмехаясь.
Часовой, все еще довольно гогоча, положил руку ему на плечо и повел к спрятанному между скалами костерку.
Вокруг огня на корточках, накинув на плечи одеяла, сидело еще трое. Когда подошли часовой с Яном Паулем, они вели беседу между собой.
– Через полчасика зайдет луна, – говорил один. – Ja. И мне это не очень-то нравится. Если англичане атакуют ночью, могут в темноте подобраться близко.
– Кто это с тобой? – спросил Карл, когда они подошли к костру.
– Дружок, – ответил часовой.
– Из какого отряда?
– Винбергеры, – ответил Ян Пауль.
Карл кивнул и снял с огня видавший виды эмалированный кофейник.
– Так ты, значит, у дядюшки Пауля. И что он думает про наши шансы на завтра?
– Как у охотника в лесу с последним патроном, когда на него со всех ног мчится раненый буйвол.
– И что, он сильно переживает?
– Не боятся только сумасшедшие. Дядюшка Пауль тоже боится. Но старается не показывать, потому что страх – вещь заразная, как дифтерит, – ответил Ян Пауль, принимая кружку с кофе и усаживаясь у скалы, подальше от света костра, чтобы не заметили цвета бороды и не узнали его в лицо.
– Показывай не показывай, – проворчал часовой, наполняя себе кружку, – но я думаю так, что он глаз бы свой отдал, только бы снова оказаться у себя на ферме в Винберге, на двуспальной кровати и с женой под боком.
Кровь бросилась в голову Яну Паулю.
– Так ты что думаешь, он трус? – резко спросил он.
– Я думаю, что тоже предпочел бы стоять себе на верхушке холма в миле от боя и посылать на смерть других, – снова загоготал часовой, но теперь в его голосе звучали язвительно-насмешливые нотки.
– А я собственными ушами слышал, как он поклялся, что завтра будет там, где больше всего горячо! – прорычал Ян Пауль.
– Неужто так и сказал? Чтобы нам веселей было драться? Но когда получишь пулю в живот, какая разница, где наш дядюшка Пауль?
– Я же тебе говорил, он мой родич. Оскорбляешь его – значит оскорбляешь меня.
Гнев сдавил горло Яна Пауля, и последние слова он прохрипел.
– Отлично! – заявил часовой, быстро поднявшись. – Давай разберемся прямо сейчас.
– Да успокойтесь вы, дураки, – раздраженно вступил Карл. – Поберегите злость для англичан. – Помолчав он тихо прибавил: – Нам всем сейчас тревожно. Кто знает, что будет утром?.. Так что кончайте ссориться.
– Он прав, – согласился Ян Пауль, все еще задыхаясь от гнева. – Но если я встречу тебя еще раз…
– А как ты узнаешь, что это я? – спросил часовой.
– На, держи! – Ян Пауль сорвал с головы широкополую фетровую шляпу с двойной тульей и швырнул ему под ноги. – Надевай вот эту, а мне давай свою взамен.
– Зачем это? – озадаченно спросил часовой.
– А затем, что если ко мне подойдет человек и скажет: «У тебя на голове моя шляпа», это будет означать: «Ян Пауль Леру – трус».
Часовой усмехнулся так, что в свете костра блеснули его зубы, а затем сбросил свою черную шляпу Яну Паулю на колени и поднял его головной убор. В это мгновение ветерок донес до слуха еле-еле слышный, словно далекий, хруст сухих веточек, звук винтовочных выстрелов.
– Маузеры! – выкрикнул Карл и так резко вскочил на ноги, что его кружка с кофе отлетела в сторону.
– Слева, – простонал Ян Пауль. – Ох, помогай нам Господи! Они атаковали слева.
Треск винтовочных выстрелов усиливался, тревожно нарастал; теперь, сливаясь со звонким хрустом маузеров, слышалось низкое уханье «ли-метфордов».
