– Ночью, возможно, пройдет дождь, – заметил Мбежане.
– Возможно.
– Неплохо для пастбищ, – упрямо гнул свое Мбежане.
– Черт побери, кто эти женщины? – задал вопрос Шон, не в силах более сдерживать любопытство.
Столкнувшись с таким вопиющим нарушением этикета, Мбежане нахмурился. Обстоятельный обмен мнениями по поводу погоды и пастбищ должен был продолжаться еще минут пять.
– Нкози, вот эти две – мои жены. – Он сделал жест в сторону замужних.
– А другие две – дочери?
– Нет.
Мбежане помолчал и только потом с важным видом продолжил:
– Человеку моих лет не подобает иметь только двух женщин, тем более что они уже стары и не могут работать и рожать детей. Я купил двух жен помоложе.
– Понятно, – сказал Шон, стараясь не улыбаться.
Видно, Мбежане вложил в них довольно большой процент своего капитала.
– И что ты будешь делать со всеми своими женами? Ты же знаешь, что нам скоро снова возвращаться на войну?
– Когда придет время, я отправлю их по краалям родителей, и они будут ждать меня там.
Мбежане снова деликатно помолчал.
– Они поживут со мной, пока я не буду уверен в том, что наступил на луну каждой из них.
«Наступать на луну женщины» по-зулусски значит «прервать ее менструальный цикл». Мбежане хотел получить проценты от вложений капитала наверняка.
– Вон там, среди холмов, есть одна ферма, – сменил тему Шон.
– Мы с тобой много раз говорили об этом, нкози… – начал Мбежане, но быстро все понял, и в глазах его загорелись огоньки. – А это хорошая ферма?
Шон ответил не сразу, подержав зулуса в нетерпеливом напряжении.
– Это поистине превосходная, прекрасная ферма. Вода там слаще сока сахарного тростника, земля тучная, более жирная, чем мясо молодого бычка, трава на ней растет густо и обещает так же много хорошего, как волосы у женщины на лоне любви.
Глаза Мбежане разгорелись, он так и сиял от счастья. В его понимании ферма – это такое место, где мужчина сидит, греясь на солнышке, рядом с ним стоит кувшинчик бузы, а он попивает и слушает, как поют в поле его жены. Ферма – это скот, единственное настоящее богатство, и много маленьких сыновей, которые пасут его.
– Возьми своих жен с собой и выбери место, где ты построишь свой крааль.
– Нкози.
У зулусов нет слова «спасибо». Он мог бы сказать: «Хвала тебе», но не это чувство жило в груди Мбежане. В конце концов он нашел нужное слово:
– Байете! Нкози, байете!
Так звучит по-зулусски приветствие верховному вождю.
Лошадь Дирка стояла привязанная к коновязи перед усадьбой. Палочкой с обгорелым концом Дирк большими корявыми буквами писал на стене веранды свое имя.
Несмотря на то что во всем доме предполагалось сменить штукатурку и покрасить стены, Шон задрожал от гнева. Он с криком соскочил с лошади, размахивая плеткой, и Дирк быстренько скрылся за углом дома. Когда Шон наконец успокоился и сел на ограде веранды, наслаждаясь чувством собственника, прибыл Мбежане. Они немного поболтали, потом Мбежане увел своих женщин. Шон мог спокойно отдать ему самые богатые земли в Лайон-Коп, чтобы тот построил хижины своего крааля.
Последней шла самая молодая и самая хорошенькая из жен Мбежане. Стройная, с прямой спиной, она несла на голове большой сверток, узкая полоска ткани закрывала щель между обнаженными ягодицами; она удалялась с такой врожденной королевской грацией, что Шон мгновенно и против собственной воли вспомнил Руфь.
Радость его утихла. Поднявшись, он направился прочь от старого дома. Без Руфи это здание не станет ему настоящим домом.
Добравшись до холма, он присел на склоне. И снова вспомнил о Руфи. Это место так похоже на их тайную поляну! За небольшим исключением, конечно: здесь не росло акаций.
35
– Акацию! – воскликнул Ронни Пай, оглядывая сестру и зятя. – Он сажает акацию!
– Зачем? – спросил Деннис Петерсен.
– Для коры, Деннис. Ради коры! Это же целое состояние. Двадцать фунтов за тонну!
– А куда она идет?
– Экстракт используют для окраски кожи.
– Если это так, почему другие… – начал Деннис, но Ронни нетерпеливо перебил его:
– Я все разузнал до тонкостей. Для быстрого роста акации почвы в Лайон-Коп идеальны и место подходящее: возвышенность и частые туманы. Такие почвы в нашем районе есть только на ферме Махобос-Клуф и в Теунис-Краале. Слава богу, Махобос-Клуф принадлежит тебе! Мы тоже посадим там акацию.
Он посмотрел на Денниса невидящими глазами и продолжал:
– Я поговорил с Джексоном из компании «Наталь Уоттл». Он продаст нам саженцы на тех же условиях, что и этому ублюдку Кортни, и он же будет покупать у нас кору, все до последнего клочка, по гарантированной цене двадцать фунтов за тонну. Я уже нанял двух человек руководить посадками. С рабочей силой для нас возникнет большая проблема – этот Шон захватил себе всех аборигенов на двадцать миль в округе. У него их там целая армия.
Ронни неожиданно остановился. Он увидел выражение лица Денниса:
– Что это с тобой?
– Махобос-Клуф! – простонал Деннис. – О боже! О боже мой!
– Да в чем дело?
– Он приходил ко мне на прошлой неделе. Шон… просил оформить право покупки. На пять лет.
– И ты это сделал? – взвизгнул Ронни.
– Он предложил три шиллинга за акр – это в шесть раз больше, чем я за него заплатил. Как тут откажешься?
– Дурак! Совершенный идиот, черт бы тебя побрал! Через пять лет эта земля будет стоить… – Ронни сглотнул слюну. – Она будет стоить не меньше десяти фунтов!
– Но мне же никто ничего не сказал!
Вечный вопль неудачника, жалоба тех, кого никогда не ждет успех.
– Шону тоже никто ничего не сказал, – тихо сказала Одри.
Она в первый раз вставила слово, и в ее голосе прозвучало нечто такое, отчего Ронни яростно повернулся к сестре:
– Ладно тебе – всем давно все известно про тебя и про Шона. Но он недолго тут околачивался, ты не успела запустить в него коготочки, верно?
Ронни остановился и виновато посмотрел на Денниса. Прошло несколько лет, пока Одри оставила все надежды на возвращение Шона в Ледибург и уступила мягким, но настойчивым ухаживаниям Денниса. Деннис деликатно кашлянул, глядя на свои руки, лежащие на столе.
– В любом случае, – пробормотал он, – Шон получил что хотел, теперь ничего не поделаешь.
– Вот именно… черт!
Ронни подвинул к себе тетрадку и открыл ее:
