– Послушай, Леру. Я уже сказал, что собираюсь делать. Могилы будут устроены самым тщательным образом, с крестами, а потом Комиссия по делам военных погребений пришлет капеллана.
Двуколка оказалась весьма тесновата для двоих крупных мужчин. И теперь, когда они глядели друг на друга, между ними оставалось пространство не больше фута. Шон хотел еще что-то сказать, но едва открыл рот, как рана в животе отозвалась резкой болью, и он охнул. На лбу выступили крупные капли пота.
– С тобой все в порядке? – спросил Ян Пауль; лицо его изменилось.
– Когда приедем в Ференихинг, надеюсь, станет лучше.
– Ja, ты прав. Надо ехать, – согласился Леру.
Вернулся Экклс, приведя с собой Мбежане.
– Нкози, ты за мной посылал?
– Мбежане, я хочу, чтобы ты остался здесь и обозначил место, где похоронят нкози Саула. Хорошенько запомни его, потому что потом ты должен будешь привести меня к нему, – с трудом проговорил Шон.
– Да, нкози, – отозвался Мбежане и ушел.
– Спасибо, Экклс. Можно трогать.
Колонна растянулась чуть не на сотню ярдов. Позади фургона ехали пленные, некоторые по двое на одной лошади. Потом следовали раненые, каждый на носилках, сделанных из шестов и одеял и закрепленных между двумя лошадьми, за ними двуколка и, наконец, арьергард во главе с Экклсом. Ехали медленно, в мрачном настроении.
В двуколке снова повисло молчание. Оба лежащих в ней страдали от боли, их немилосердно трясло и подбрасывало на ходу, безжалостно палило солнце.
В этом полуобморочном состоянии, вызванном постоянной болью и потерей крови, Шон думал о Сауле. Иногда ему казалось, что ничего не случилось, и ему становилось легче, словно он проснулся от ночного кошмара и понял, что все это ему приснилось. Саул вовсе не погиб, он жив. Но затем его разум прояснялся, и он понимал, что это не так, что друга с ним больше нет. Саула завернули в одеяло, опустили в могилу и насыпали сверху земли, и все, о чем они мечтали вместе, осталось с ним там, в могиле. А потом Шон снова пытался разрешить то, что неразрешимо.
– Руфь! – громко кричал он, и Ян Пауль беспокойно ерзал рядом с ним.
– Что с тобой, слышишь, Шон?
Но Шон не слышал его. Теперь перед собой он видел Руфь. Одну только Руфь. И радовался своей утрате, но радость его скоро тонула в чувстве вины. Всего мгновение он радовался, что Саул погиб, и сразу же это предательство вызывало у него отвращение и боль не менее острую, чем боль от пули в животе. Тем не менее живая Руфь стояла перед ним, а Саул был мертв. «Я не должен так думать об этом. Не должен!» – кричало его сознание. Вцепившись в бортик двуколки, он пытался сесть.
– Лежи, Шон, – мягко говорил ему Ян Пауль. – Снова откроется кровотечение.
– Это ты! – кричал Шон ему в ответ. – Это ты убил его!
– Ja, – кивал Леру рыжей бородой. – Я убивал, и ты тоже – все мы убивали. Ja, мы много убили, – говорил он, брал Шона за руку и тянул его вниз, на одеяло. – Лежи спокойно, а то мы и тебя похороним.
– Но зачем, Пауль? Зачем? – тихо спросил Шон.
– Какая теперь разница зачем? Они уже мертвые.
– И что теперь?
Шон закрыл глаза – жаркое солнце палило невыносимо.
– А мы продолжаем жить. Вот и все… мы остались живы.
– Но зачем все это было? Зачем мы дрались?
– Не знаю. Когда-то знал, хорошо знал, но теперь не знаю почему и зачем, – ответил Леру.
Они долго молчали, потом снова разговорились. Вместе пытались разобраться в том, что происходило последние три года и что должно было происходить вместо этого.
В течение дня колонна дважды ненадолго останавливалась, чтобы быстро похоронить умерших раненых. Сначала скончался бур, потом британский солдат, и каждая смерть добавляла горечи и давала новое направление разговорам в двуколке.
Вечером они встретили патруль, проводивший разведку впереди больших воинских соединений, которые возвращались от реки Падда. К двуколке подошел молоденький лейтенант и отдал Шону честь:
– У меня для вас донесение, сэр… от генерала Эйксона.
– Да?
– Леру ушел от нас в районе Падды. Еще один их вожак, Зицманн, был убит, но Леру ушел.
– Вот здесь, рядом со мной, лежит генерал Леру, – сообщил ему Шон.
– Боже мой! – воскликнул лейтенант, уставившись на Леру. – Так вы, значит, взяли его. То есть я хочу сказать… поздравляю, сэр. Блестящая работа.
За последние два года Ян Пауль стал для британцев легендой, и лейтенант разглядывал его с откровенным любопытством.
– Так где донесение? – резко спросил Шон.
– Извините, сэр, – сказал юноша, отводя взгляд от прославленного Яна Пауля. – Все вожаки буров встречаются у Ференихинга. Нам следует предоставить им гарантии неприкосновенности и эскорт для проезда на территорию гарнизона. Генерал Эйксон хотел, чтобы вы попытались связаться с Леру и сообщить ему об этом предложении… Но теперь, кажется, дело в шляпе. Все сложилось очень удачно, сэр.
– Спасибо, лейтенант. Прошу вас, передайте генералу Эйксону, что в Ференихинге мы будем завтра.
Оба проводили патруль взглядами, и скоро он скрылся в складках местности.
– Ну что, – проворчал Леру. – Выходит, капитуляция.
– Нет, – не согласился с ним Шон. – Выходит, конец войны!
58
Военный госпиталь в Ференихинге размещался в здании начальной школы. Шон лежал на больничной койке и разглядывал висящий на противоположной стене портрет президента Крюгера. Этим занятием он пытался оттянуть момент, когда нужно будет продолжать письмо, которое он начал. Он уже написал адрес, дату и даже обращение: «Моя дорогая Руфь».
После возвращения отряда из похода прошло десять дней. Десять дней миновало и с тех пор, как хирурги вспороли ему живот и сшили разорванный пулей пищеварительный тракт.
Он тяжело вздохнул и продолжил писать.
В данный момент я чувствую себя хорошо, выздоравливаю – в бою на реке Вааль меня легко ранило, но теперь дело идет на поправку. Поэтому на нынешний мой адрес не обращай внимания.
Он подумал немного и продолжил с красной строки:
Одному Богу известно, насколько сильно мое желание, чтобы обстоятельства, в которых я сейчас пишу, были бы не столь тягостны для нас обоих. К этому времени ты уже получишь официальное уведомление о гибели Саула, и мне нечего больше прибавить, кроме того, что он погиб как настоящий герой. Саул был сражен пулей, когда готовился лично вести за собой солдат в штыковую атаку; он умер мгновенно.
Я понимаю, что в своем горе ты захочешь побыть одна. Врачи позволят мне встать с постели не раньше чем через несколько недель. Я очень надеюсь, что к тому времени, когда я приеду в Питермарицбург, ты уже сумеешь оправиться от горя и позволишь мне навестить тебя; я также надеюсь, что смогу тебя хоть чем-то утешить.
