Оттолкнувшись ягодицами от стола, Дирк выпрямился. Потом улыбнулся, и взгляд его медленно скользнул по ее фигуре сверху вниз.
– Ну что, теперь можно идти? – спросил он.
Руфь похолодела. Стало совершенно понятно, что примирения с ним не будет, что ей предстоит жестокая борьба.
– Да, Дирк, – ответила она. – Ты можешь идти.
Она поняла с неоспоримой ясностью, что от этого дрянного, испорченного мальчишки добра не жди и если в борьбе с ним она потерпит поражение, то он уничтожит и ее, и ее ребенка. И сразу страх сам собой куда-то испарился.
А Дирк, похоже, своим кошачьим инстинктом почувствовал в ней перемену. Ей на мгновение показалось, что в его глазах мелькнула искорка сомнения, неуверенности в себе, но он уже повернулся и ленивой походочкой вышел из кухни.
Руфь думала, что момент истины наступит довольно скоро, хотя и не сразу.
Каждый день они со Стормой совершали конные прогулки по плантациям – Руфь держала в руке повод ее лошадки. Их ожидало развлечение: в лабиринте дорог, вдоль и поперек рассекавших участки посадок, пользуясь неопределенными указаниями трудившихся там зулусов, как можно скорее отыскать Шона с Майклом, а найдя, угощать их кофе из термосов и бутербродами из корзинок. Все вчетвером спешивались и, усевшись под деревьями на мягкий ковер опавших листьев, устраивали пикничок.
В тот день, надев платье для верховой езды, с корзинкой в руке, Руфь вышла из кухни во двор. Молоденькая нянька-зулуска сидела в тенечке у кухонной стенки, кокетничая с конюхом. Стормы нигде не было видно.
– Где мисс Сторма? – резко спросила Руфь.
– Куда-то пошла… с нкозизаной Дирком.
Руфь сразу почувствовала щемящее предчувствие беды:
– Куда они пошли?
Нянька неопределенно махнула рукой в сторону конюшен и дворовых построек, рассыпанных по склону холма.
– Идем со мной, – приказала Руфь.
Поставив корзинку и подхватив одной рукой юбки, она побежала. Вот и первый ряд стойл. На бегу заглядывая в каждое, она спешила дальше. Заглянула в помещение для хранения корма с большими бетонными закромами, где пахло смешанным запахом овса, кормовой патоки, рубленой люцерны, а также резким ароматом навоза и смазанными жиром кожами. Выскочив на солнце, она бросилась к амбарам.
И тут до ее слуха донесся испуганный визг Стормы, всего один, но такой тонкий и до боли ясный, что, казалось, в наступившей тишине воздух все еще дрожит от него.
«В упряжной, – догадалась Руфь и бросилась туда. – Господи, молю Тебя, только не это! Не допусти! Молю Тебя! Молю Тебя!»
Она подбежала к открытой двери сарая с упряжью. Внутри благодаря толстым каменным стенам царил прохладный сумрак, и в первое мгновение Руфь не поняла, что происходит.
Сторма стояла, прижавшись спиной к стене в дальнем углу помещения; подняв руки, она пыталась защитить лицо растопыренными негнущимися пальчиками, похожими на перышки птичьего крыла. Сотрясаясь всем телом, девочка молча всхлипывала.
А перед ней, опустившись на корточки и со смехом протягивая к ней руку, словно предлагая подарок, сидел Дирк.
Руфь заметила, что нечто в руке у Дирка пошевелилось, и в ужасе застыла на месте. Вокруг его запястья обвилась змейка; вскинув головку и изогнув тело полупетлей, она тянулась к Сторме, и в растянутой, словно в улыбке, розовой пасти трепетало крохотное черное жало.
Руфь громко вскрикнула; Дирк сразу вскочил на ноги и развернулся к ней лицом, а правую руку спрятал за спину.
Сторма стрелой кинулась через все помещение и с жалобным плачем уткнулась лицом в юбку Руфи. Не сводя взгляда с Дирка, Руфь подняла ее на руки и крепко прижала к себе.
– Да это всего лишь rooi-slang!
[102] – снова засмеялся Дирк, но на этот раз как-то нервозно. – Они же неопасные… я просто хотел пошутить.
Он бросил змейку на вымощенный камнем пол и каблуком сапога раздавил ей голову. Потом отшвырнул ее ногой к стене и, раздраженно отбросив со лба черные локоны, двинулся к двери. Но Руфь преградила ему дорогу.
– Нянюшка, – сказала она, осторожно передавая ребенка зулуске, – отнесите мисс Сторму в дом.
Руфь закрыла за ними дверь и заперла ее на задвижку.
Теперь в помещении стало темнее, лишь два квадратных столба солнечного света, наполненные летающими пылинками, падали на пол из высоких окон, прорезая полумрак помещения; тишину нарушало только тяжелое дыхание Руфи.
– Я же только пошутил, – презрительно ухмыляясь, повторил Дирк. – Что, теперь побежите докладывать папе?
В стенах помещения торчали деревянные колышки, на которых висела упряжь и седельные принадлежности. А рядом с дверью – сыромятные пастушьи бичи Шона, восемь футов плетеной кожи, сужающейся к концу от толстой рукоятки. Руфь сдернула один из них и хлестнула им по полу между собой и Дирком.
– Нет, Дирк, докладывать твоему папочке я не побегу. Это дело касается только нас с тобой двоих.
– Что вы собираетесь делать?
– Собираюсь поучить тебя кое-чему.
– Интересно, как?
Уперев руки в боки, Дирк продолжал улыбаться. Под закатанными рукавами поблескивали, словно смазанные маслом, гладкие, коричневые от загара бугры бицепсов.
– А вот так, – ответила Руфь.
Она отбросила юбку в сторону, шагнула вперед и послала змеей извивающийся хлыст понизу; как только он обвился вокруг щиколотки Дирка, Руфь рванула плеть на себя. Потеряв равновесие, Дирк опрокинулся назад. Падая, головой ударился о стену и, ошеломленный, рухнул на пол.
Чтобы кнуту было где разгуляться, Руфь перешла в центр сарая. Злость ее, холодная, как сухой лед, придавала сил рукам, мышцы которых от ежедневных прогулок верхом стали крепки, злость ожесточила ее сердце и напрочь лишила всякой жалости. Теперь она, словно самка животного, отчаянно боролась за собственную жизнь и за жизнь своего детеныша.
Плетью Руфь научилась пользоваться еще в те времена, когда только осваивала верховую езду. Первый ее удар разорвал рубаху Дирка от плеча до пояса. Мальчишка злобно закричал и вскочил на колени. Следующий удар рубанул его вдоль спины, парализовав попытку встать на ноги. Еще один пришелся под коленки, выдернув из-под него обе ноги.
Лежа на животе, Дирк потянулся к стоящим у стены вилам, но и тут змея из плетеной кожи больно обвилась вокруг его запястья. Он снова вскрикнул и повернулся на бок, прижимая к груди раненую руку.
Руфь продолжала хлестать, но этот звереныш, корчась под ударами, постепенно полз по полу к ней, как раненый леопард, которому картечью парализовало нижнюю часть туловища. Руфь шаг за шагом отступала, и длинная плеть со свистом и щелканьем продолжала свою работу.
