– Давай я уведу тебя отсюда, – прошептал Шон и взял Руфь за руку, но та отняла ладонь.
– Я никуда не пойду, – твердо сказала она.
– Давай-давай, делай, что я тебе говорю. Тут становится жарко.
– Тебе придется тащить меня силой, – вспыхнула Руфь, прекрасная даже в гневе.
Шон уже собрался принять ее вызов, но вопли в зале внезапно стихли. И снова все головы повернулись к Гаррику Кортни, готовому задать свой второй вопрос. Дождавшись полной тишины, он ядовито улыбнулся.
– Еще вопрос, – сказал Гарри. – Вы можете назвать нам национальность и вероисповедание вашей жены?
Голова Шона дернулась, как от пощечины. Это был уже удар ниже пояса, Шон почти физически ощущал его, когда делал движение, чтобы подняться. Но его опередила Руфь: она уже встала, положив руку ему на плечо.
– Лучше я сама отвечу на этот вопрос, Гарри.
Руфь проговорила это отчетливо и ясно, лишь с едва заметной хрипотцой в голосе:
– Я еврейка.
В зале воцарилась гробовая тишина. Руфь продолжала стоять, все еще держа руку на плече Шона, и прямо и гордо смотрела Гарри в глаза. Гаррик не выдержал первый. Покраснев до самой шеи как рак, он опустил глаза и неуклюже переместил протез. Среди людей, сидящих в передних рядах, последовала примерно такая же реакция. Они с виноватым видом переглядывались, отворачивались, конфузливо ерзали на своих местах, явно не зная, куда деться от стыда. Один из них встал и направился по проходу к двери. На полпути он остановился и обернулся.
– Простите, миссис, – сказал он. – Я не знал, что тут дойдет до такого.
И он двинулся дальше. Проходя мимо Ронни Пая, швырнул ему на колени золотой соверен. За ним встал еще один, смущенно улыбнулся Руфи и тоже поспешил к выходу. Потом и другие, по двое и по трое, последовали за ними. Последние вышли тесной толпой, и Шон с удовольствием заметил, что не все из них возвращают Ронни его соверены.
Сидящий в самом конце зала Гарри в смятении не знал, что делать: то ли уйти, то ли остаться и попытаться беззастенчиво выпутаться из непростого положения, в которое он так неловко себя поставил.
Шон медленно встал, одной рукой обнял Руфь за талию и откашлялся – у него перехватило дыхание от гордости за жену.
– И это не все, – заявил он, – она у нас, черт меня побери, еще и одна из лучших поварих во всем районе.
Зал взорвался смехом и радостными восклицаниями, и в такой атмосфере Гарри неуклюже поднялся и заковылял к выходу.
80
На следующий день Гаррик Кортни объявил о намерении выставить свою кандидатуру от Ледибурга в качестве независимого кандидата. Но даже самые верноподданические газеты предрекали ему ничтожные шансы на победу – пока до выборов не осталось полтора месяца.
В тот вечер, уже далеко затемно, Дирк привязал Солнечную Плясунью к коновязи возле гостиницы. Ослабив подпругу и вынув у нее изо рта удила, он дал ей напиться из корыта, а сам направился к тротуару. Ленивой походочкой проходя мимо бара, он заглянул внутрь сквозь большую витрину с написанной красными и золотыми буквами рекламой: «Хочешь пить – не проходи мимо, пей вкусное Голдберга пиво!»
Дирк быстрым взглядом окинул сидящих за столиками: нет ли среди них доносчиков. Начальников с отцовской фабрики он не увидел – их всегда следовало опасаться; отсутствовали нынче вечером и господа Петерсен, Пай или Эразм. Он узнал парочку фабричных механиков, двух железнодорожных десятников, банковского клерка, конторщика из кооперативного товарищества. Было всего несколько незнакомых человек. Кажется, опасности нет. Все эти люди в ледибургском обществе – мелочь, никто из них не побежит докладывать Шону Кортни, что его сынок не дурак выпить.
Дойдя до конца квартала, Дирк несколько секунд постоял, потом все той же ленивой походкой зашагал обратно. При этом глаза его беспокойно шарили вокруг: не прячется ли где в тени ябедник? Но улица выглядела безлюдной. Поравнявшись с дверью, открывающейся в обе стороны, он бочком заскочил внутрь и оказался в залитом теплым желтым светом помещении бара. Он обожал эту атмосферу: любил запах древесных опилок, напитков, табачного дыма – для него это был настоящий мужской запах. Да, это место для мужчин. Место, где звучат хриплые голоса и смех, слышатся грубые шутки и вообще царит дух товарищества.
Несколько человек у барной стойки повернулись и посмотрели в его сторону:
– Привет, Дирк!
– Давненько не виделись… где пропадал целую неделю?
Дирк смущенно ответил на приветствия и направился в самый конец стойки, где сидел Арчи; он старался держаться прямо, даже несколько заносчиво – ведь это место для мужчин, в конце концов.
– Добрый вечер, Дирк, – поспешил к нему бармен. – Что будешь пить?
– Привет, Генри, – ответил он и понизил голос до шепота. – Сегодня здесь все нормально?
– Думаю, да… вроде никаких стукачей не ожидается, – заверил его Генри. – Но дверь у тебя за спиной все равно не заперта.
Место для Дирка в углу выбиралось весьма тщательно. Отсюда он видел каждого входящего, а его самого заслонял ряд выпивающих за стойкой. За его спиной находилась дверь, ведущая через посудомоечную во двор, – необходимая предосторожность, если тебе семнадцатый год, а при этом и закон, и собственный отец запрещают тебе пить.
– Отлично, – кивнул Дирк, – налей как обычно.
– Ты сегодня припозднился, – заметил Генри, наливая в стакан джин и разбавляя его имбирным пивом. – Небось опять ходил на охоту?
Генри был мужчина невысокого роста, возрастом где-то за пятьдесят, с бледным, без загара, лицом и маленькими синими глазками. Задав этот вопрос, он лукаво подмигнул Арчи Лонгуорти.
– Ну как, подцепил кого-нибудь? – подхватил Арчи.
Дирк провел пальцем по носу.
– А как ты думаешь? – усмехнулся он.
Все трое радостно засмеялись.
– И кого же? Мадаму? – тянул из него ответы Арчи, подыгрывая остальным слушателям, а те вытянули шею, продолжая посмеиваться.
– Еще чего! – презрительно пожал плечами Дирк.
Мадамой они называли жену одного из машинистов железной дороги. Ее муж через день гонял ночной поезд в Питермарицбург. И ее благосклонность не считалась большой победой.
– Тогда кого же? – мягко поддразнивал его Арчи.
– Скажу, когда она мне надоест, – пообещал Дирк.
– Хорошенькая? – не отставали слушатели. – Молоденькая, нет?
– Нормальная, вполне ничего себе, – ответил Дирк, попивая джин.
– Парень, ты, похоже, совсем зажрался, – упрекнул его Арчи, улыбаясь слушателям, и Дирк даже нос задрал от удовольствия. – Давай, Дирк, выкладывай. Небось баба горячая?
Вместо ответа Дирк осторожно притронулся пальцем к стакану, издал короткий шипящий звук, словно он притронулся к раскаленной железке, и, ойкнув, как от боли, отдернул руку. Все одобрительно загудели, и Дирк засмеялся вместе с ними, краснея от удовольствия.
