– Результат выборов в Законодательное собрание от Ледибурга и низовья Тугелы…
Шон почувствовал в животе холодную пустоту – его охватило дурное предчувствие, сердце болезненно сжалось. Он ощутил, как застыло, одеревенело тело стоящей рядом Руфи, и нащупал ее руку.
– Полковник Гаррик Кортни – шестьсот тридцать восемь голосов. Полковник Шон Кортни – шестьсот тридцать один голос.
Ладонь Руфи крепко сжала его руку, но Шон на это пожатие не ответил. Оба стояли не шевелясь, как единственный крохотный островок среди бушующей бури криков и отчаянных стонов.
– Я думаю, нам стоит вернуться в гостиницу, дорогая, – тихо сказал Шон.
– Да, – так же тихо ответила она печальным, беспомощным голосом.
Руфь с Шоном двинулись к выходу, и толпа расступалась, давая им дорогу. С обеих сторон прохода на них смотрели лица, выражающие сожаление, радость, любопытство, равнодушие и торжествующее злорадство.
Они вышли на солнечный свет, пересекли улицу и направились к ряду наемных экипажей, а за спиной слышался приглушенный шум голосов – на расстоянии он казался криками диких животных.
Шон помог Руфи сесть в экипаж и собирался уже занять место рядом с ней, но вдруг вспомнил, что следовало бы сделать еще кое-что. Он поговорил с возницей, дал ему денег, потом повернулся к Руфи:
– Прошу тебя, дорогая, поезжай одна и дождись меня в номере.
– А ты куда?
– Должен же я поздравить Гарри с победой.
Плотно окруженный людьми Гарри все-таки заметил, как к нему приближается Шон, и сразу невольно напрягся – его совсем измучила не дающая душевного покоя внутренняя борьба между ненавистью и любовью к этому человеку.
Улыбаясь, Шон остановился перед ним.
– Молодец, Гарри! – сказал он и протянул ему руку. – Ты победил в тяжелой открытой борьбе, и я хочу пожать тебе руку.
Гарри выслушал эти слова, тщательно, с возрастающим пониманием обдумал их смысл и нашел, что они справедливы. Да, он боролся с Шоном и победил его. И этого никто уже у него не отнимет. Даже Шон. «Я его одолел, – подумал он. – В первый раз в жизни!»
Эта мысль принесла ему столь глубокое душевное наслаждение, что Гарри довольно долго не мог шевельнуться, тем более что-то сказать в ответ.
– Шон… – начал он и задохнулся, обеими руками схватил протянутую братом руку и с отчаянной силой сжал ее. – Шон, может быть, теперь… – прошептал он, – я бы хотел… то есть когда вернемся в Ледибург…
Он густо покраснел и замолчал. Быстро отпустив руку Шона, сделал шаг назад.
– Я подумал… может, как-нибудь выберешься в Теунис-Крааль, – промямлил он, – когда будет время. Все-таки наш с тобой родной дом… Господи, сколько воды утекло… У меня сохранился старый папин…
– Ни в коем случае! – перебив мужа, вдруг прошипела Анна.
Братья совсем не заметили, как Анна пересекла зал и неожиданно появилась рядом с Гарри. Глаза ее, окруженные затейливым узором морщинок, сверкали ненавистью на мертвенно-белом лице.
– Ни в коем случае, – снова прошипела Анна. И, взяв Гарри за руку, скомандовала: – Пойдем со мной.
Гарри покорно последовал за ней. Но все-таки обернулся, и в глазах его читалась отчаянная мольба. Он словно молил брата понять его и простить за эту слабость.
82
Как всякий человек, живущий в поясе тропических ураганов и способный предсказать сильный ветер по форме облаков и внезапно наступившему затишью, Руфь понимала, что ей теперь придется иметь дело с внезапными вспышками угрюмой ярости Шона, планы которого потерпели крушение. Приступы дурного настроения охватывали Шона нечасто и длились недолго, но она боялась их и старалась подготовиться заблаговременно – так всякий рачительный хозяин, чтобы минимизировать ущерб дому, принимает против урагана предупредительные меры.
Добравшись до гостиницы, она сразу послала за управляющим:
– Я хочу, чтобы через полчаса к нам в номер подали обед – но только не то, что у вас там в обычном меню. Что-нибудь особенное, лучшее.
Управляющий на мгновение задумался.
– Устрицы! – воскликнул он. – Нам как раз доставили бочку свежих устриц из Умхланга-Рокс.
– Прекрасно!
Руфи очень понравился быстрый ответ этого человека.
– Потом я бы мог подать копченый окорок, холодную оленину, холодного омара и салаты.
– И это отлично! А как насчет сыра?
– Грюйер. Данаблю. Камамбер.
– А вино?
– Шампанское?
– Да! – мгновенно согласилась Руфь, которая всегда беззастенчиво эксплуатировала слабость Шона к шампанскому. – Бутылочку «Вдовы Клико»… нет-нет, дайте подумать… три бутылочки.
– Прикажете сначала доставить вино?
– Немедленно. В серебряном ведерке и с лучшими вашими бокалами.
Потом Руфь занялась туалетом. Слава богу, она захватила с собой французские духи и утреннее платье из серого шелка – как раз для такой оказии. Она работала быстро, но умело, приводя в должный порядок лицо и прическу, а закончив, тихо села перед зеркалом, стараясь придать лицу умиротворенное выражение. После минутного критического созерцания сочла, что получилось вполне удовлетворительно. Волосы Руфь решила заплести в косички, именно с такой прической Шон впервые ее увидел, и такая прическа ему всегда жутко нравилась. Косички делали ее похожей на девочку.
– Прикажете открыть вино, мадам?
– Да, пожалуйста, – отозвалась она из спальни, а потом вышла поджидать первого натиска урагана.
Минут через десять Шон явился, как легкий зефир: в зубах сигара, руки в карманах штанов, с мечтательным выражением лица.
– Привет! – Увидев ее, он остановился и вынул сигару изо рта. – Какая прелесть!
Ага, он таки заметил, как она выглядит, значит ее прогноз на грозу оказался безнадежно неверным. Руфь весело засмеялась.
– В чем дело, чего ты смеешься? – мягко спросил Шон.
– Так, пустяки… Гляжу на нас с тобой и смеюсь. Шампанского хочешь?
– Безумная женщина. – Шон поцеловал ее. – Мне нравятся твои косички.
– И ты нисколько не расстраиваешься?
– По поводу результатов, что ли? Да, наверно, расстраиваюсь.
Он подошел к столу и, разлив шампанское по хрустальным бокалам, подал ей один из них и поднял свой:
– У меня есть тост: выпьем за короткую и столь захватывающую политическую карьеру Шона Кортни.
– Но ты же так хотел выиграть, а теперь вот…
Шон кивнул:
– Да, я всегда хочу побеждать. Но теперь, когда я проиграл… – Он пожал плечами. – Знаешь, что я тебе скажу? Меня уже стало немного тошнить от всех этих напыщенных речей и бесконечных рукопожатий. У меня такое чувство, что даже во сне на лице остается эта идиотская улыбка.
