В госпитале стояла удушающая жара: железная крыша раскалилась от солнца, а окна были плотно закрыты мешками с песком. Бойницы для винтовок почти не пропускали свежего воздуха. Стрелки стояли у бойниц, некоторые в больничных пижамах, а то и вовсе по пояс голые, мокрые от пота в этакой духоте.
– Значит, это правда, наши все перебиты.
– Да хватит болтать! Стойте на своих местах и помалкивайте.
Импи зулусов форсировали Тугелу фронтом в пять сотен ярдов шириной. От их тел белой пеной кипела вода.
– Боже мой! О боже! – шептал Гаррик, глядя на это полчище. – Как их много! У нас нет шансов…
– Да заткнись ты! Черт бы тебя побрал! – прикрикнул на него стоящий рядом за пулеметом системы Гатлинга
[16] сержант, и Гаррик тут же прикрыл рот ладонью.
…Схватил О’Райли он за шею,
И в кадку сунул головой,
И пистолет к виску наставил… —
запел в бреду один из малярийных больных, и кто-то визгливо, истерически захихикал.
– Идут!
– Заряжай!
Зазвякали затворы винтовок.
– Без команды не стрелять, ребята! Только по команде.
Низкий и звучный бычий рев сменился пронзительным воем наступающих, перешедшим в исступленный визг. Они жаждали крови.
– Спокойно, ребята. Спокойно. Терпение. Не стрелять.
– О Господи, – тихо шептал Гаррик, глядя, как враги лезут вверх по склону. – О Господи, прошу Тебя, не дай мне умереть.
– Готовьсь!
Передовой отряд зулусов подобрался уже вплотную к стене госпитального двора. Они полезли через нее – украшенные перьями головные уборы напоминали гребешки пены на черных волнах.
– Целься!
Шестьдесят винтовок поднялись и застыли, нацеленные в сторону наседающих тел.
– Огонь!
Раздался оглушительный грохот выстрелов, послышались шлепки пуль в живую плоть, словно кто-то швырнул в грязь горсть камешков. Ряды наступающих поредели. Стволы пулемета Гатлинга, вращаясь, с каждым выстрелом вздрагивали, пули косили лезущих через стену, и те валились в кучу друг на друга вдоль всей стены. От вони сгоревшего черного пороха невозможно было дышать.
– Заряжай!
Прореженные пулями ряды нападающих перестраивались, их заполняли напирающие сзади.
– Целься!
Они уже совсем близко, плотная черная орущая масса, они уже пересекают двор!
– Пли!
…Лежа в тени на веранде, Гаррик всхлипнул и прижал пальцы правой руки к глазам, чтобы прогнать страшное воспоминание.
– Что с тобой, дружок?
Кокни, кряхтя, повернулся на бок и посмотрел на Гаррика.
– Нет, ничего! – быстро ответил тот. – Ничего!
– Небось вспоминаешь, верно?
– Как все это было? Ничего не помню, только отрывки.
– Как было… – повторил вопрос сосед. – Спроси лучше, как не было!
– Врач сказал… – Гаррик быстро поднял голову. – Он сказал, что генерал подписал мое представление. Значит, Челмсфорд остался жив. Выходит, и брат с отцом, может быть, живы!
– Вряд ли им так повезло, дружок. Понимаешь, ты очень понравился нашему доку… надо же, одноногий, а такое вытворял, – ну вот он и поспрашивал про твоих. Да видно, ничего хорошего не узнал.
– Но почему? – в отчаянии спросил Гаррик. – Если Челмсфорд живой, то и они тоже…
Сосед покачал головой:
– Базовый лагерь Челмсфорд разбил в местечке под названием Изандлвана. Он оставил там гарнизон, все фургоны с припасами. А сам с подвижным отрядом двинулся в рейд. Зулусы окружили и атаковали базовый лагерь, а потом пошли сюда, к переправе. Как тебе известно, мы продержались два дня, потом на помощь пришел Челмсфорд со своим отрядом.
– А мои… что было с ними?
– Твой отец был в лагере Изандлваны. И спастись ему не удалось. А брат в отряде Челмсфорда, но был отрезан и убит в схватке еще до главного сражения.
– Шон убит? – Гаррик покачал головой. – Быть этого не может. Они не могли его убить.
– Ты бы удивился, если бы увидел, как легко они это делают, – сказал кокни. – Стальной наконечник – чик! – и готово, главное – попасть. Тут уж никто не устоит, даже лучший из лучших.
– Но только не Шон – ты его не знаешь. Нет, тебе этого не понять.
– Его убили, дружок. И его, и твоего папашу, и еще семь сотен других. Чудо, что мы остались живы. – Сосед устроился на матрасе поудобнее. – Генерал сказал речь про то, как мы здесь оборонялись. Непревзойденный ратный подвиг, мужество британского солдата, которое… войдет в анналы… и все такое.
Он посмотрел на Гаррика и подмигнул:
– Пятнадцать представлений на крест Виктории, и ты в этом списке тоже. Разве это не здорово, я тебя спрашиваю? Что скажет твоя подружка, когда ты придешь домой, а у тебя на груди брякает такой орден, а?
Он восхищенно смотрел на Гаррика, а у того по щекам катились мутные слезы.
– Ну что ты, дружок. Ты же у нас герой, черт тебя побери.
Он отвернулся, не в силах смотреть, как страдает от горя его молодой сосед.
– Ты хоть сам помнишь… помнишь, что совершил?
– Нет, – хрипло отозвался Гаррик.
Шон. Не оставляй меня одного. Что я буду без тебя делать?
– Я же был с тобой рядом. Все видел. Хочешь, расскажу? – продолжал кокни.
Он стал рассказывать, и картина событий постепенно выстраивалась у Гаррика в голове.
– Это было на второй день, мы тогда отбили двадцать три атаки.
Двадцать три. Неужели так много? Гаррик тогда не считал, это превратилось в один сплошной нарастающий ужас. Даже сейчас у него перехватило горло от страха, а в ноздрях снова встал едкий запах собственного пота.
– Тогда они натаскали под стену дрова и подожгли.
Да-да, зулусы бежали через двор с охапками хвороста, падали под выстрелами, а другие подхватывали вязанки и подтаскивали все ближе и тоже гибли, но третьи ухитрялись дотащить до места. Он вспомнил бледные языки пламени в солнечном свете и мертвого зулуса на костре, с обожженным лицом, запах дыма и горелого мяса.
– В задней стене мы пробили дыру и через нее стали выносить к пакгаузу больных и раненых.
Молодой парень с ассегаем в спине визжал, как девчонка, когда они его поднимали.
– Потом проклятые дикари обнаружили, что мы делаем, и напали… вон оттуда, с той стороны. – Он показал забинтованной рукой. – Парни из пакгауза не могли их там достать, а у наших бойниц остались только мы с тобой и еще двое – остальные таскали раненых.
