– Ты подлый, подлый человек, – усмехнулся Морти.
– Это как блюдца с мелочью на кассах.
– Взял мумию – оставь мумию.
– Именно.
Морти огляделся:
– Что скажешь? Возьмем еще что-нибудь? Забавы ради.
– Была такая мысль. Но док сказал, что тут многое подделка. Вдруг утащим какой-нибудь хлам? И станем такими же третьесортными, как все здесь.
– Ты прав. Проехали.
Они подняли носилки и направились прочь.
– Мы правда это делаем? – удивлялся Морти. – Неужели все так просто?
– Жутковато, да? – хмыкнул Куп.
Они пересекли погрузочную площадку, вышли за дверь и спустились по лестнице. Куп постучал по борту фургона, и Жизель тут же повернула голову и опустила стекло:
– Какая-то накладка?
– Нет, – ответил Куп. – Чувак с нами.
– Вы уже закончили?!
– Сам в шоке, – кивнул Морти.
Нажатием кнопки Жизель открыла заднюю дверь фургона и выдвинула пандус. Хархуфа занесли внутрь и устроили на полу. Морти остался сзади, присматривать за мумией, а Куп сел на пассажирское сиденье. Жизель завела фургон, развернулась, и они помчались прочь. У самого края парковки она нажала на своей коробочке кнопку «вкл», и парочка фонарей снова зажглась, в то время как остальные лишь слегка поплевались искрами в ночное небо. В музее вспыхнул свет, но воры уже выехали на дорогу, направляясь в штаб-квартиру ДНН.
Куп и Жизель обменялись улыбками.
– А пиво дома осталось? – спросил он.
– Галлоны.
Сзади подошел Морти и присел на корточки, сунув голову между их сиденьями:
– Похоже, на сей раз Вулрич не ошибся. Плевая работенка.
– Я же говорила, что волноваться не о чем.
– Ага, Вулрич всегда был ко мне очень добр.
– А меня он ненавидит, – пробормотал Куп.
– Не ненавидит, – возразила Жизель. – Он просто пока не привык к твоему специфическому обаянию.
Он покачал головой:
– История всей моей жизни. Давайте сплавим труп и напьемся.
– Давно не слышал столь чудесного плана, – обрадовался Морти.
Сзади раздался звук, похожий на низкий стон.
– Это что? – встрепенулась Жизель.
– Когда вернемся, скажи в автосервисе, чтоб подлатали это корыто, – отозвался Куп.
– Представляете, если нас тормознут с мертвецом в кузове?
– Хуже и быть не может, – кивнул Морти.
А в задней части фургона снова застонали.
Глава 10
– Ты получил служебку? – спросил Варгас.
– Какую? – нахмурился Зулавски.
– Любую служебную записку! Я уже несколько недель ни одной не видел.
– Уверен, ты преувеличиваешь.
– Да ладно? Когда ты в последний раз что-то такое получал?
– Ну… – Зулавски замялся. – Я точно знаю, что не так давно. Могу даже поискать.
– Ага, поищи, – с нотками презрения в голосе откликнулся Варгас.
Варгас и Зулавски работали в ночную смену, собирая, каталогизируя и время от времени предоставляя сотрудникам со сверхвысоким уровнем допуска доступ к самым загадочным и опасным объектам в архивах ДНН. Их нарекли «неисповедимым подразделением», группой настолько секретной, что ее полное название – Сверхсекретное неисповедимое подразделение – было самым большим секретом, потому если б даже кто-то вдруг наткнулся на их кабинет, то ни за что бы не понял, насколько тут все секретно. Однако из-за всей этой невероятной секретности члены СНП зачастую чувствовали себя забытыми, что было откровенной глупостью, ибо как можно забыть о том, о чем никогда не знал? Тем не менее СНП не славилось высоким боевым духом, и ввиду упомянутой секретности никому из его сотрудников не дозволялось беседовать со штатным психиатром департамента или вступать в команду по софтболу, разучивать румбу в танцевальном классе, заводить офисного питомца и заниматься любой другой деятельностью по укреплению боевого духа, которую мог предложить ДНН. Короче говоря, СНП было самым несчастным, одиноким и заброшенным подразделением, гордившимся своей способностью сделать даже самую безнадежную работу еще невыносимее, следуя девизу: «Безвестность. Недоумение. Тунец». Одна только эта фраза как таковая была призвана погрузить любого, кто над ней всерьез задумается, в осоловелое предтрансовое состояние.
– Ну как успехи? – спросил Варгас.
– Еще ищу, – отозвался Зулавски.
Варгас постучал карандашом по столу. Членам СНП запрещалось пользоваться ручками, потому как объекты в архиве порой становились чувствительными к чернилам и зверели. Не один сотрудник пал из-за случайно забытого в кармане списка продуктов.
– Не спеши. Ты лишь доказываешь мою правоту.
– Ага! – воскликнул Зулавски. – Одну нашел.
– Покажи.
Он подошел к Варгасу и бросил перед ним нацарапанную карандашом записку.
– Убедился?
Варгас пробежался по ней глазами и снова положил на стол:
– Ей два месяца.
– Серьезно? – удивился Зулавски. – Я думал, свежая.
– Тешься иллюзиями. Говорю тебе. Они окончательно про нас забыли.
Зулавски поднял записку, убедился, что Варгас прав и ей два месяца, затем вернулся к коробке с почтой и зарылся в бумажки.
– Вот эта с прошлой недели. Кажется. – Зулавски протянул напарнику еще одну служебку.
Тот вчитался в нее с большим подозрением. Он был уверен, что Зулавски не погнушался бы подкинуть записку в ящик, лишь бы доказать неправоту напарника. А еще подозревал, что стоит отвернуться, и он притупляет карандаши, заливает папоротник лишней водой и волшебным образом возвращает корочки на сэндвичи, которые Варгас приносит из дома, предварительно собственноручно эти корочки срезав. Порой ночами Варгас чувствовал, что сходит с ума, но изменить ничего не мог. Безумие в СНП было также засекречено и, по слухам, могло привести к повышению до руководящей должности, где наверняка еще хуже, чем на его текущей позиции. Потому в любых необъяснимых происшествиях в офисе было проще и безопаснее и дальше обвинять Зулавски.
Записку Варгас перечитал дважды. И правда – датировано прошлой неделей.
– Поздравляю. Твою заявку на дополнительные ластики шестого размера одобрили. Есть чем гордиться.
Зулавски выхватил служебку из его рук:
– Ну уже что-то. И это доказывает, что ты ошибаешься. Про нас не забыли.
– Я просто смирился с неоспоримостью того, что наш отдел полностью провалился в глухое подполье, в то время как ты, кажется, слишком яро этому сопротивляешься. Тебе что-то известно?
