С тех пор он испытывал определенную слабость к «Бунгало».
Когда Хархуф взял Фройлиха под свой контроль, роман охранника с отелем лишь усилился. Фройлих ждал, что возненавидит положение раба, но с тех пор, как лишился воли, отчаяние, что изводило его всю жизнь, превратилось в тлеющий уголек. Это озадачило Фройлиха и привело к серьезному сеансу самоанализа.
Во-первых, он очень легко расстался с волей.
Во-вторых, его это не так чтобы сильно волновало.
В-третьих, новое положение ему даже понравилось.
«Может, в этом и была моя проблема, – подумал он. – Меня слишком мало называли псом. Что дальше? Я оденусь в костюм колли и заплачу даме, одетой как Элеонора Рузвельт, чтобы та отшлепала меня свернутой газетой, мол, я не сбегал в туалет на улицу?» Фройлиху не понравилось, как легко эта идея всплыла у него в голове – или насколько она ему понравилась, – но и отвращения перспектива тоже не вызвала.
На экране пошел ролик об автостраховании. Фройлих встал с кровати, накрытой искусственной тигровой шкурой, и открутил вентиляцию швейцарским армейским ножом. Затем осторожно вынул Хархуфа из шахты и поставил его рядом с креслом пещерного человека. Оно должно было выглядеть так, будто сделано из костей маленького динозавра, но Фройлиху казалось какой-то поделкой серийных убийц.
Охранник слегка отряхнул мумию от пыли и отступил на шаг.
– Я же сказал, что ты поместишься, – сказал он. – Бьюсь об заклад, шахта ничем не хуже саркофага. Тебе там удобно? Если бы ты мог согнуть ноги, я бы посадил тебя в кресло.
– Меня вполне устраивает мое положение, – сказал Хархуф в уме Фройлиха.
Реклама закончилась, и снова началось шоу. Из динамиков неслись крики. Фройлих бросил взгляд на экран.
– Служи мне, бездушный, – велел Хархуф.
– Я служу тебе. А еще смотрю телевизор. Если тебе интересно, у нас только два канала. По одному сплошь военные документалки. По другому – заграничное шоу, где девушки привязывают гамбургеры к своим попам, а парни ползают вокруг, пытаясь съесть бутеры, пока девушки бьются подушками. – Фройлих поднял пульт. – Что выберем?
– Жалкий пес, – заметил хозяин.
– Значит, шоу.
Фройлих перевел взгляд с Хархуфа на игровое шоу и обратно. Он ждал реакции, но в ответ получил только молчание. Фройлих посмотрел на своего хозяина и бросил пульт на кровать.
– Как это я тебе не служу? Я вытащил тебя из музея. Провез через город и снял нам комнату. Нашел хорошую шахту, чтобы ты мог спрятаться. Я даже заплатил наличными, чтобы никто не мог нас отследить, – сказал он с такой гордостью, какую только мог себе позволить никчемный подонок вроде него.
«Пожалуй, я слишком быстро привыкаю. Может, я и подонок, но не никчемный. Я…»
– А есть такое слово – кчемный? – спросил Фройлих.
Голос Хархуфа наполнил его голову.
– Мне нужны предметы власти. С ними я найду свою возлюбленную Шеметет, и мы навсегда изменим этот жалкий мир.
Маленький кусочек искусственного камня упал с потолка. Фройлих поднял его и бросил в мусорное ведро, потому что знал, Хархуфу нравится порядок.
«Видишь? Ты опять за свое. Не будь таким слабым».
– Почему все так плохо? – спросил Фройлих. – Я жалок. Мир жалок. Ты обозвал комнату жалкой. Будь счастлив. Ты в Лос-Анджелесе. Ты сорвал джекпот.
– Как ты смеешь ставить мои слова под сомнение, пес?
Фройлих пнул еще один кусок камня под кровать, украдкой бросив взгляд на драку подушками.
– Ладно, признаю. Комната не очень хорошая. Но у меня не слишком-то много денег. А три тысячи лет назад у вас вообще кабельного не было, так что мы в расчете, не так ли?
Хархуф повернулся к нему и медленно поднял руку.
– Ты мой раб.
Фройлих кивнул, вздыхая.
– Я знаю. Мы четко установили эти границы. Но я не ел с тех пор, как помог тебе сбежать. Я твой усталый, голодный раб.
– Немедленно принеси мои предметы!
– Я бы принес, мастер, но музей закрыт. До завтра я не могу туда войти. Но схожу. Прямо с утра, первым делом.
– Принесите мне предметы, или твои страдания будут бесконечными.
Фройлих снова взглянул на игровое шоу. Чем больше он смотрел, тем больше хотел гамбургер.
– Я бросил ради вас многообещающую карьеру.
– Ничего ты не бросал, – возразил Хархуф. – Я дал тебе твою истинную жизнь в вечном рабстве.
Фройлих ясно увидел себя в костюме колли. Элеонора смотрела на него со свернутой газетой в руке. Теперь он хотел гамбургер и чтобы ему сказали, мол, плохой пес вкусняшку не заслужил.
– Может быть, многообещающей мою карьеру не назвать, но после того, как я выручил мистера Кляйна, меня бы повысили, – сказал он. – А теперь посмотри на меня. Прячусь в мотеле с блохами, голодаю и даже не могу посмотреть, как девушки дерутся подушками.
Хархуф тяжело приблизился к нему.
– Мне нужен амулет. Иначе с его помощью жалкие смертные могут обрести надо мной власть. Этого нельзя допустить.
Фройлих сел, его разум словно проснулся.
– Правда, мастер? Амулет, который дает смертным власть над тобой? Интересно.
Голову прошила боль, словно внутри засела обезьяна с колуном.
– Ой. Ладно. Не спеши с выводами, – сказал Фройлих. – Я бы не стал его использовать. Просто спросил. – Он глотнул из своей фляжки.
– Ты должен принести его мне, – сказал Хархуф.
У Фройлиха зазвенело в ушах.
– Что-нибудь еще?
– Статуэтку. Изображение богини Изиды. Она приведет меня к Шеметет.
Фройлих посмотрел на своего хозяина.
– Не пойми меня неправильно – я спрашиваю только как твой убогий раб, – но как, черт возьми, я должен войти в музей и выйти с кучей артефактов под мышкой?
– Я буду с тобой. Увижу твоими жалкими глазами, услышу твоими недостойными ушами. Я дам тебе власть, когда это станет необходимо. Ты сделаешь это для меня.
– Власть? А это может быть весело, – заметил Фройлих.
– Веселье? Веселье не для таких, как ты. Ты будешь служить мне и моей возлюбленной до тех пор, пока плоть не упадет с твоих недостойных костей.
«Не думай о костюме колли. Не думай о костюме колли…»
– Да, мастер, – сказал Фройлих. – Но я никогда не был в бегах. Это утомительнее, чем я думал.
– Тогда ешь. Пей. Набей свою утробу, потому что завтра ты будешь служить мне и умрешь за меня в случае необходимости.
– После такой новости у меня, конечно же, не случится кошмаров. Благодарю. Может, сегодня моя очередь прятаться в вентиляции.
