Когда они достигли уровня гаража, Жизель быстро поцеловала Купа и вернулась в лифт.
– Увидимся дома. Давай пойдем в какое-нибудь интересное место, поужинаем, отпразднуем.
– Звучит неплохо, – ответил Куп. – Но платишь ты – я ближайшее время слегка на мели.
– В обмен на кошку, – сказала она, улыбаясь.
– Тогда будем есть дома.
– Все веселье испортил.
Идя через гараж к машине, Куп заметил, как что-то движется в тени. Он мог сказать себе, что это всего лишь игра света. Тем не менее не стал задерживаться дольше, чем необходимо. Теперь, когда Хархуф вышел из игры, оставалась лишь одна проблема. Закончит Куп свои дни в тюрьме или на пустом месте на стене Вулрича? Даже если в тени больше никто не таился, всегда что-то могло пойти не так.
То, что лампочки над головой – это неодушевленные предметы, которые не чувствуют страха или растерянности, не означает, что у них не может случиться нервного срыва. И по правде говоря, кто знает, что они чувствуют? Никто же не пытался взять интервью у ламп накаливания или люминесцентных ламп – или даже у светодиодов, – чтобы узнать их состояние. Может быть, когда свет включается и выключается, они пытаются сказать нам что-то вроде: «Посмотри на меня. У меня тоже есть чувства». Или «Пожалуйста, прекратите играть с выключателем, у меня от вас голова болит». Но если на тему «Есть ли у лампочки чувства» еще спорят – чаще всего первокурсники-либералы, которые впервые попробовали экстази, – то что остается незыблемым, так это эффект, который бесконечно мерцающий свет оказывает на людей. Он может внушать ужас. Может сбивать с толку. А еще может затруднить чтение в газете нужных объявлений, которые боязно искать на рабочем компьютере.
В недрах СНП Варгас и Зулавски испытали на себе все три эти эффекта. Мыши прогрызли стены и жрали кабели питания. Компьютер Зулавски лежал на полу грудой мусора, шнуры и большинство плат вышли из строя за одну ночь энергичного перекуса грызунов.
Зулавски с ногами забрался на офисное кресло, прижался спиной к стене и созерцал разрушенное рабочее место. Он был замаскирован под парижского мима, вплоть до выбеленного лица.
– Твоя идея убрать сверток в ящик Безумного принца Нестора не решила ситуацию. Более того, стало еще хуже.
Варгас как раз долбил клавиатуру своего умершего компьютера, отказываясь смириться с тем фактом, что его машина стала следующим блюдом в меню на мышиной пирушке. Его маскировка состояла из шлема и кожаной безрукавки монгольского воина.
– Винишь в ситуации меня?
– В ситуации? Давай уж будем называть вещи своими именами – это чистое бедствие, – ответил Зулавски.
Варгас взял свой телефон. Тот тоже погиб смертью храбрых.
– Почему никто не спустился?
– Никто и не спустится. Вбей это уже в голову.
Варгас огляделся. Упитанные красноглазые грызуны с ушами на спине вольготно расположились почти на каждой горизонтальной поверхности.
– Но мыши. Кто-нибудь наверняка заметил мышей.
– Никто не заметил мышей, потому что они все здесь. Они хотят быть рядом с посылкой.
Варгас хлопнул рукой по столу, так ошеломив пару мышей, что они на мгновение перестали жевать модем, но затем вернулись к трапезе.
– Хватит называть его свертком, – сказал он. – Пришло время произнести его истинное имя.
Зулавски вскинул руку.
– Не смей. Это плохая примета.
– И нам может стать сильно хуже? – спросил Варгас и указал на свой костюм. – Нам даже достоинство сохранить не удалось.
– Ну, мыши нас пока не едят.
– Именно. Пока.
– Если произнесешь – я ухожу, – предупредил Зулавски.
– Отлично. Проваливай.
– Я один боюсь.
– Разумеется. Вот почему нам придется столкнуться со злом лицом к лицу.
– Ладно, – вздохнул Зулавски и зажал уши. – Давай.
– Пришло время назвать твое настоящее имя, монстр. Mysteriis Ex Mortuis.
Зулавски открыл глаза.
– Мы все еще здесь.
– Видишь? Все не так плохо. Ну как, тебе не полегчало?
– Да. Немного, – признал Зулавски. – Mysteriis Ex Mortuis, – повторил он глубоким басом.
– Отлично. Только давай не будем увлекаться, – отмахнулся Варгас. – Кстати, об увлечениях: ты нашел своего кальмара?
Зулавски оглянулся в темные ниши кладовой.
– Я мельком видел его где-то между лирой Орфея и печеньем демониц-скаутов.
– Тем, что на вкус как усы Гитлера?
– Ага.
– Кто мог придумать что-то настолько ужасное? – спросил Варгас.
– Очевидно, демоницы.
– Логично.
– Так или иначе, кальмар теперь такой огромный, что мне не особо хочется с ним связываться. Он ел садового гнома.
– Одного из тех малышей, что танцуют по ночам?
– Да.
– Бедняга.
– Лучше его, чем нас, – ответил Зулавски и протянул Варгасу обглоданный кусок прозрачного пластика. – Вот, нашел.
– Что это?
– Останки твоего контейнера.
– Спасибо, – поблагодарил Варгас, открыл ящик стола и кинул туда контейнер. Из ящика выглянула мышь, поймала добычу на лету и принялась грызть. Варгас тихонько закрыл ящик. – Не могу не отметить, что кальмар во время побега разворотил твой стол.
– Думаешь, руководство будет ругаться? – спросил Зулавски.
– Думаю, если ты покажешь им кальмара, они поймут, кто из вас истинный виновник.
Одна особенно большая мышь остановилась прямо перед Зулавски. Тот осторожно взял еще не поврежденную банку аспирина, которую раньше хранил в верхнем ящике, бросил через голову мыши, и та побежала за ним по одному из проходов. Они с Варгасом услышали, как грызун терзает банку зубами.
– Подведем итог, – сказал Зулавски. – Мыши заняли офис. Кальмар завязал с консервированным перцем чили и теперь охотится на живое мясо. По меньшей мере один из динго сбежал из зеркала. А, и кроты, кажется, создали большой тайник топоров и дубинок. Ты что-нибудь об этом знаешь?
Варгас кивнул, глядя, как две мыши дружно тащат клавиатуру с его стола.
– Думаю, мы сможем свалить это на таксидермических фей.
– Но они мертвые. И набиты опилками.
– Ну да, в этом-то и суть понятия «таксидермия», – ответил Варгас. – Однако прежде это все их от проделок не останавливало.
Из темноты донесся треск и скрежет гнущегося металла.
Что-то большое с грохотом рухнуло в дальнем конце склада.
– Предлагаю перейти к радикальным мерам, – сказал Зулавски.
