— Ты так и не поблагодарил меня за то, что я тебя освободила, — упрекнула его девочка. Поднявшийся ветер трепал ее черные волнистые волосы.
Святоша в этот момент внимательно осматривал широкую Полу, которую им было не переплыть по такой холодной воде.
— Как тебя зовут? — спросил княжич.
— Анáнке, — ответила беглая рабыня.
— Спасибо тебе, Ананке, от всей души! — искренне сказал отрок.
— А тебя как зовут? — поинтересовалась смуглянка.
— Святослав.
— Долго выговаривать… — посетовала Ананке.
Тут-то отрок и отметил, что говорила она с греческим акцентом.
— А как мама тебя называет? — опять спросила она.
— Святоша. Это как Алеша, только Святоша.
— Что будем делать, Святоша? — спросила Ананке.
Княжич осмотрелся, не увидел ничего подходящего и ответил:
— Надо найти, на чем через реку переправиться, дерево какое-нибудь поваленное, да побольше.
Они пошли вдоль берега реки Полы в поисках дерева, поваленного бурей. Но им попадались или недостаточно большие, или, напротив, такие исполинские бревна, что сдвинуть их с места было детям не под силу. За этим занятием их и застал лысый Юра. Они увидели друг друга одновременно. Дети юркнули в кустарник. Лысый вытащил из-за пояса кривой клинок с наточенной вогнутой стороной и побежал за ними.
Он нашел клочок ткани, оторванный суком от рубища беглой рабыни, оглянулся и прислушался. Шагов беглецов слышно не было, значит, они спрятались где-то рядышком. Боковым зрением лысый засек резкое движение и вовремя отклонился от удара дубиной — это Святоша атаковал его с длинным дрыном. Лысый Юра посмотрел на его решительный вид, затем перевел взгляд на рабыню, выглядывающую из-за отрока с дубиной, и рассмеялся от забавности ситуации.
Какое-то время лысый Юра даже пофехтовал с княжичем, отбивая его удары ятаганом и позволяя отбивать свои выпады. Потом ему это надоело, и он, воткнув клинок в землю, пошел на Святошу, подняв руки в толстых кожаных поручах. Отрок несколько раз ударил по этим рукам длинной дубиной, потом попытался поразить лысого в бок, но тот спокойно вытерпел и этот удар, сблизился, схватил княжича одной рукой за шею, а другой за пах, приподнял и бросил оземь. Затем разбойник сел сверху на упавшего, придавил и принялся ловить его руки, чтобы связать, похихикивая и глядя своему пленнику в глаза.
Святоша барахтался ногами, вырывался, выкручивая запястья из захвата, пытался найти вокруг себя какую-нибудь палку или камень, но все тщетно. В это время девочка тихонько подошла к ятагану и вытащила клинок из песка.
— Эй!!! — обернулся на нее лысый Юра. В руке его откуда-то появился небольшой нож, из тех, что носят за голенищем сапога.
Он погрозил ножом рабыне. Та замерла. Она привыкла подчиняться лысому Юре, он мучил ее больше всех, когда не было атамана. Мгновения, когда злодей отвлекся на рабыню и ослабил хватку, хватило княжичу: он нащупал в песке камень и из последних сил нанес им удар в висок разбойника. Лысый озадаченно посмотрел на мальчишку, потом глаза его закатились, и он повалился на бок.
— Ты его убил? — спросила девочка.
— Нет, оглушил, — ответил княжич, глубоко дыша и выкарабкиваясь из-под тяжелого мужика.
Он пошарил глазами по песку, нашел выроненный Юрой нож и, немного приноровившись, трясущимися руками ударил злодея острием в горло. Он вогнал клинок по самую рукоять и пилящими движениями разрезал жилы и вены. Кровь хлынула фонтаном ему в лицо и на руки. Но княжич помнил, какой живучий этот лысый Юра, он не прекращал своего кровавого труда и все пилил и пилил горло мужчине. А тот дергался в агонии, брыкал ногами и отчаянно хватался руками за воздух.
Потом отрок встал, взял из рук девочки ятаган и в несколько ожесточенных ударов отрубил у агонизирующего тела голову. Это был второй убитый им человек и первый, кого он лишил жизни собственными руками.
— Все, — сказал бывшей рабыне беглый пленник, забирая с обезглавленной шеи свой золотой крестик.
— Нет, не все! — возразила девочка.
Она привычным, как показалось Святоше, движением расстегнула разбойнику штаны, достала его причинное место, отнюдь не такое лысое, как голова, отсекла его ножом под корень и запихала в раззявленный мертвый рот лысого Юры.
— Вот теперь все! — рыкнула она в мертвые глаза обезображенного трупа.
Дети сняли с убитого сапоги, портки и окровавленную рубаху, не забыв теперь уже два ножа и ятаган. Затем они поспешили поскорее убраться с места убийства, пройдя еще немного вверх по реке и найдя подходящее укрытие между двумя прибрежными глыбами. Из верхней части рубахи Святоша сделал для Ананке рукава, а из подола вырезал два куска на портянки.
— Кто твои родители? — спросил он у девочки.
— Мой отец архитектор, его зовут Исидо́р.
— Из греков?
— Догáда! — улыбнулась ему спутница.
— А как ты здесь оказалась?
— Отец строил церковь в Полоцке, а меня украли, когда мы с мамой на базар пошли.
— Эти? — княжич мотнул головой в сторону леса.
— Угу, — коротко ответила девочка.
Было видно, что она не хочет больше об этом говорить. Святоша укоротил портки лысого Юры. Получилось нелепо, зато девочке стало теплее. Напоследок он занялся изготовлением нового шнурка для своего нательного креста.
— А что на нем написано? — поинтересовалась гречанка, указав на кириллицу, что вилась на тыльной стороне золотого крестика.
— «Спаси и сохрани», — ответил княжич.
— Ты меня спас… — задумчиво сказала Ананке и спросила: — А теперь сохранишь?
Святоша улыбнулся, надел на нее свой крест и ответил:
— Сохраню. Ты теперь моя суженая, — и с этой клятвой он поцеловал свою спутницу.
Поцелуй — это от слова «целый». Это пожелание жестом сохранить свою целостность. Не потерять ее, не утратить. Поцелуй Святоши был, как печать, наложенная на Ананке, чтобы оберегать ее. Помогать ей сохранять ее телесную оболочку. Крестное целование у христиан — это высочайший акт клятвенности и верности. Когда отец Святоши Давид уходил из Новгорода в Смоленск, то сказал: «Иду из града вашего: нет вашего целования на мне, а моего на вас». То есть отношения князя и города разрывались…
Ритуал — это вершина языческой культуры. Через ритуал, через ритуальные действия, через обряд языческие жрецы добивались всего, чего им было нужно от их языческих богов. Ведь язычники отнюдь не боялись своих богов. Они понимали, что сделаны с ними из одного небесного тела. С богами можно было договориться, их можно было задобрить, даже приласкать. Жрецы, как режиссеры, ставили ритуальное действо, и главным в нем было не слово, а действия. Если ты сказал слово, а слова материальны, то ты породил что-то. Слова у русов использовались очень осторожно. Например, были обряды, когда русам запрещалось произносить какие бы то ни было слова. На Новый год, то есть в день зимнего солнцестояния, надо было молча зайти в воду и потом так же молча из нее выйти. Или набрать воды, принести домой и там ею умыться. И все это в полном молчании. При разведении огня нужно было молчать, чтобы получить «немой огонь», не опасный для окружающих.
