И все же выстрел произвел впечатление. Правда, не такое, какого ждал Горностай.
Глафира взвизгнула, подскочила с какой-то невероятной прыгучестью, будто мячик, а потом грянулась оземь и… тут же ее не стало, а вместо нее появилась небольшая черная козочка, которая, бренча бубенцом, прытко засеменила копытцами к печке и спряталась за ней.
Горностай потряс головой и выронил наган.
В то же мгновение козочка вылетела из-за печи, снова хлопнулась оземь, а вместо нее появилась Глафира, которая с невероятным проворством подхватила револьвер и наставила его на Горностая.
– Ну и кто у кого теперь вышибет мозги? – ехидно осведомилась она. – Или ноги перебьет?
Несколько мгновений Горностай тупо молчал, пытаясь осмыслить, померещилось ему случившееся или нет.
Разумеется, померещилось! Просто-напросто пытки и избиения не прошли для Горностая даром. Вот и видится черт знает что. Конечно, вполне возможно, что Глафира оказалась не только бандитской наводчицей, но и гипнотизером высшего полета, но это вряд ли!
«Может быть, я просто сошел с ума? – вдруг подумал Горностай, однако с негодованием отверг эту мысль. – Нет, конечно, это глюк!»
Освоившись с этой мыслью, он почувствовал себя если не лучше, то уверенней – настолько, что даже нашел в себе силы проявить ехидство:
– Кажется, твоему дружку надо было, чтобы я его куда-то повел? Ну и кто же его поведет, если ты мне ноги перебьешь или мозги вышибешь?
Пришлось прикусить себе язык, чтобы не ляпнуть: выстрела не будет, если как минимум не взвести курок, а потом его не спустить. Однако глаза Глафиры горели таким бешеным пламенем, что Горностай решил не рисковать. Именно тогда у него в первый раз мелькнула мысль, что Глафира – не только помощница того негодяя, который его пытал… У нее есть какие-то свои счеты к Ивану Горностаю, что необычайно странно, учитывая, что означенный Горностай впервые увидел эту козу на Почтовом съезде. Поэтому Глафира и пришла сюда – совсем не для того, чтобы сообщить, что Горностай должен кого-то куда-то отвести. Ей что-то еще нужно… Но что?
Ответ на вопрос был получен немедленно, но от такого ответа у кого угодно мозг свернулся бы в трубочку!
Глафира сказала, лукаво блестя своими желтыми глазами и поигрывая револьвером:
– Если мне раньше тебя не удалось заполучить, то уж сейчас непременно заполучу! Или тоже хочешь псом побегать? Лучше соглашайся сразу, тогда, может быть, я и помогу тебе. Пашка болван, я ему голову давно заморочила, он верит всему, что я говорю. Но ведь к сокровищу мы можем и вдвоем пойти, без Пашки… И тогда все наше будет. Твое и мое. Хотя, если ты моей сласти отведаешь, тебе уже никакие сокровища не нужны будут, сам все отдашь за то, чтобы еще раз меня заполучить!
Горностай только моргал, не в силах постигнуть смысл того, что услышал. Сокровища, сласть… Не сразу дошло, что эта девка хочет его в койку заманить, а потом, кинув своего жестокого приятеля, которого, как легко догадаться, зовут Пашкой, разделить с Горностаем какие-то сокровища.
То есть заплатить ему за доставленное удовольствие, что ли? Как мальчику по вызову?
Коза ему платить будет?!
Пока он задыхался от ярости и не представлял, что делать, Глафира, видимо, решила добавить к вербальному еще и изобразительный ряд и, одной рукой продолжая держать револьвер, другой подняла юбку.
Господи, воля твоя…
Ноги у нее сплошь поросли черной шерстью до… ну, понятно, до чего, и это самое «чего» было тоже жутко шерстяное.
Но самое ужасное не в том, что Глафира просто не знала такого слова – «эпиляция». Ноги у нее были не человеческие! Ноги были козлиные!
«Неужели она в самом деле превращалась в козу?!» – мелькнула мысль, и Горностая чуть не вырвало. Да, рвотный позыв был так силен, что Горностай даже наклонился, даже рот приоткрыл, но его пустой желудок только жестоко содрогнулся и издал отвратительный рыгающий звук, которого Горностай в приличном обществе непременно устыдился бы до смерти. Однако он находился в обществе, насквозь неприличном, поэтому даже порадовался, что так недвусмысленно выразил свое отношение к безумному предложению, которое было ему сделано.
Не воспринять физиологическую пантомиму Горностая как отказ было просто немыслимо, ну а Глафира, конечно, была далеко не дура. Она уронила юбку, схватила револьвер двумя руками и… взвела курок!
Оказывается, Глафира не только оборотень, но и стрелять умеет?!
– Да, умею, – кивнула она, и Горностай растерянно хлопнул глазами: он что, вслух это ляпнул? Или Глафира, вдобавок ко всему, обладала способностью мысли читать?!
– Да, – кивнула она опять, мстительно блестя глазами. – Поэтому ты сейчас…
«Неужели она под дулом револьвера заставит трахаться с ней?! Но я не смогу! Да у меня скорее руки отсохнут! И не только руки!»
Горностай понимал, что думать ни о чем нельзя, Глафира все поймет, он и не думал – это подумали его страх, его паника, его ужас, вместе взятые, и у Глафиры даже руки задрожали от злости, и голос задрожал от ненависти:
– Я тебя убить была сама готова, когда ты меня в первый раз волочайкой назвал да послал в лес-болото, к лешему на шишку, чтоб он со мной тудысюдыкался…
У Горностая уже веки заболели – растерянно моргать. Когда и куда он ее послал?! Да он, как говорится, и слов-то таких никогда не знал!
Хотя слова хорошие. Надо запомнить и взять на вооружение!
– Но тогда батюшка мой с тобой сквитался, – продолжала Глафира. – А сейчас ты в моей власти! Не бойся, убивать не стану. Но руки прострелю… ты же хотел, чтобы они отсохли? Вот и получи!
«Брошусь на нее, выбью револьвер!» – решил Горностай и даже подался вперед, но в это мгновение вдруг раздался оглушительный трезвон.
Глафира дернулась, как припадочная, выронила револьвер. От удара об пол курок спустился, грянул выстрел, пуля прошла под ногами – или как назвать?! – Глафиры, однако чертова девка успела подпрыгнуть, а потом проломилась сквозь дверь и исчезла.
Дверь при этом даже не дрогнула и не получила никаких повреждений, в отличие от Горностая, которому показалось, что мозг его натурально взорвался. Он даже голову обхватил руками и сжал покрепче, чтобы ее содержимое не разлетелось в разные стороны!
Стоял так и слушал звон, который постепенно переходил в громкую, оглушительную, можно сказать, мелодию, которая показалась Горностаю знакомой… даже вспомнились слова, имеющие к этой мелодии отношение:
Любовь – дитя, дитя свободы,
Законов всех она сильней,
Меня не любишь, но люблю я,
Так берегись любви моей!
Вот уж воистину! Актуальненько, так сказать…
Да ведь это «Хабанера» из «Кармен» в джазовой обработке!
Почему-то звон исходил из кармана телогрейки. Господи, да ведь там же телефон! Да-да, несколько минут назад в одном своем кармане Горностай нащупал наган, а в другом телефон! Но тут появилась эта поганка Глафира, и он про все забыл. А сейчас вспомнил!
