– Я ничего не упускаю.
– Ох, милая, – он потянулся к ней, нежно гладя ее щеку рукой, – ты же не можешь и правда в это верить. Я бы мог дать тебе величайшее, неизвестное до этого королевство, – мы бы сильно потрудились, зато потом так же сильно развлекались бы. Даже Трон предложил тебе выгоду вечного мира! И что ты выбрала? Дэниела. Что этот стриженый когда-либо сделал?
Люс оттолкнула его руку.
– Он получил мое сердце. Он любит меня такой, какая я есть, а не за то, что я могу принести ему.
Он ухмыльнулся.
– Ты всегда жаждала признания. Дорогая, это твоя ахиллесова пята. – Она глянула на горящие, неподвижные души вокруг них, миллионы, раскинувшиеся на тысячи миль, случайно подслушивающие правду о первой романтической любви во Вселенной.
– Я думала, что то, что я испытываю к тебе, правильно, – сказала Люс. – Я любила тебя, пока мне не стало больно, пока нашу любовь не поглотила твоя гордость и ярость. То, что ты называешь любовью, заставило меня исчезнуть. Так что мне пришлось перестать тебя любить. – Она замолчала. – Наше обожание никогда не принижало Трона, но твоя любовь принижала меня. Я никогда не хотела причинять тебе боль. Я только хотела, чтобы ты перестал делать больно мне.
– Тогда перестань делать больно мне! – взмолился он, протягивая руки к Люс, она помнила его объятия – они казались уютными, как дом. – Ты можешь научиться снова любить меня. Это единственный способ прекратить мою боль. Выбери сейчас меня, снова и навсегда.
– Нет, – сказала она. – Все действительно кончено, Люцифер. – Она указала на других падающих ангелов вокруг них. – И закончилось еще до начала всего этого. Я никогда не обещала править с тобой за пределами Небес. Ты навязал мне свою мечту. Ты ничего не добьешься, уронив эту Люсинду на Землю. Она не будет любить тебя в ответ.
– А вдруг? – Он глянул на ангела в своих руках. Он попытался поцеловать ее, но свет, окружающий падающую Люсинду, помешал его губам прикоснуться к ее коже.
– Прости за боль, что причинила тебе, – сказала Люс. – Я была… молода. Меня… унесло, я играла с огнем. Не стоило. Пожалуйста, Люцифер. Отпусти нас.
– О… – Он спрятал свое лицо в теле на его руках. – Мне больно.
– Боль ослабнет, если ты примешь то, что мы делили в прошлом. Все не так, как было. Если любишь меня, то должен найти способ отыскать в своей душе силы отпустить меня в свой путь.
Люцифер долго смотрел на Люс. Его лицо потемнело, а потом выражение стало вопросительным, словно он раздумывал над самой идеей. На мгновение он отвернулся, моргнул, и когда снова посмотрел на нее, то показалось, он увидел ее такой, какой она действительно была: ангела, который стал девушкой и прожил тысячи лет, становясь все более и более уверенным в своей судьбе. А потом смог снова стать ангелом. – Ты заслуживаешь большего, – прошептал Люцифер.
– Большего, чем Дэниел? – Люс покачала головой. – Я не хочу ничего, кроме него.
– Я имею в виду, что ты заслуживаешь большего, чем все эти страдания. Я не слеп и знаю, через что ты прошла. Я наблюдал за тобой. Иногда твоя боль вызывала радость во мне. Ты же меня знаешь, – грустно улыбнулся Люцифер. – Но даже моя ярость была испорчена чувством вины. Если бы я справился с этим, ты бы действительно познала что-то великое.
– Освободи меня от моих страданий. Останови падение, Люцифер. Это в твоей власти.
Он пошел к ней. Его глаза наполнились слезами.
Дьявол покачал головой.
– Скажи мне, как парень с неплохой работой может потерять…
– ХВАТИТ!
Голос остановил все. Орбиту солнца, внутреннее сознание трех сотен восемнадцати миллионов ангелов, даже само Падение просто замерло.
Это был голос, создавший вселенную: глубокий и насыщенный, словно миллионы его версий говорили в унисон.
Хватит.
Приказ Трона прорвался через Люс. Он ее поглотил. Свет затопил ее зрение, затмевая своей яркостью Люцифера, ее падающую душу, весь мир. Ее душа гудела от напряжения, которое нельзя было выразить словами, словно вес упал с ее плеч и полетел далеко вниз.
Падение.
Его не было. Люс выкинуло единственным словом и ударом, который словно вывернул все наизнанку. Она двигалась в огромной пустоте, к неизвестной цели, быстрее скорости света, умноженной на скорость звука.
Она двигалась со скоростью Бога.
Глава 19. Цена Люсинды
Сплошная белизна.
Люс чувствовала, что вместе с Люцифером вернулась в Трою, но не была уверена. Мир был слишком ярким, он горел бежевым цветом. Сиял в полной тишине.
Сначала свет был везде. Он был раскаленно-белый, ослепляющий.
Потом медленно стал гаснуть.
Сцена перед Люс стала четче. Потускневший свет позволил разглядеть стройные кипарисы, коз, пасущихся на светлой соломе, ангелов. Сияние этого света, казалось, имело текстуру, словно перышки касались ее кожи. Его сила заставила ее ощутить смирение и страх.
Свет все гас, словно увядал и испарялся. Все потускнело, потеряло цвет, когда этот свет ушел. Он собрался в яркую сферу, крошечный светящийся шар, ярче всего горела его сердцевина, когда он завис в десяти футах над землей. Он пульсировал и мерцал, пока лучи обретали форму. Они растягивались, сверкали словно карамель, превращаясь в голову, тело, ноги, руки. Кисти рук.
Нос.
Рот.
Пока свет не стал человеком.
Женщиной.
Троном в человеческой форме.
Задолго до этого Люс была любимицей Трона – она знала об этом теперь, в своей душе, – однако Люс совсем не знала Трона раньше. Никто из созданий не был на это способен.
Таков был порядок вещей, природа божественности. Описать ее – значит преуменьшить. Так что и сейчас, хоть она и была очень похожа на королеву в струящихся белых одеяниях, Трон все еще был Троном, а это означало, что он был всем. Люс не могла перестать глазеть.
Она была невероятно красивой, ее волосы были переплетены серебром и золотом. Ее глаза, голубые, как чистый океан, излучали могущество видеть все и везде. Пока Трон смотрела на троянские равнины, Люс показалось, что ее собственное лицо мелькнуло в лице Бога – решительное, когда Люс сжимала челюсти перед принятием решения. Она видела такое в своем отражении тысячи раз до этого.
И когда Богиня повернулась, чтобы оглядеть всех присутствующих, выражение ее лица поменялось.
Оно стало похоже на преданность Дэниела, запечатлело особый свет в его глазах. Теперь она раскинула расслабленные руки, и Люс узнала в этом движении самоотверженность своей матери – и увидела гордую улыбку, которая могла принадлежать только Пенн.
Только теперь Люс видела, что она не принадлежала Пенн.
