Переезд в Коннектикут, чтобы пойти в колледж, был очень важным шагом для Люс. Большая часть ее друзей из старшей школы Плано шли в колледжи в Техасе. Но Люс всегда чувствовала, что ее что-то ждало здесь, и чтобы найти это, ей нужно покинуть дом.
Ее родители поддержали ее – особенно когда она получила частичную стипендию за свой баттерфляй. Она упаковала всю свою жизнь в слишком большую красную спортивную сумку и наполнила пару коробок сентиментальными вещичками, с которыми не могла расстаться: пресс для бумаги в виде статуи Свободы, который отец купил ей в Нью-Йорке, фотография мамы с плохой прической, когда та была возраста Люс, плюшевый мопс, напоминающий ей о собаке семьи, Моцарте. Ткань на задних сиденьях ее побитого джипа была потрепана, и пахла она как вишневые леденцы, и это успокаивало Люс. Как и взгляд на затылки родителей, пока папа ехал четыре долгих дня по Восточному побережью, останавливаясь время от времени, чтобы почитать таблички об исторических событиях и сходить на экскурсию на фабрику кренделей в северо-западном Делавэре.
Был один момент, когда Люс думала вернуться. Они уже были в двух днях пути от дома, где-то в Джорджии, и «короткий путь» папы из мотеля на шоссе повел их вдоль побережья, где дорога стала каменистой, а в воздухе стало вонять травкой. Они едва проехали треть пути до школы, а Люс уже скучала по дому, в котором выросла. Она скучала по собаке, кухне, где мама готовила рулеты, и по тому, как поздним летом розовые кусты ее папы вырастали под ее подоконником, наполняя комнату нежным ароматом и обещанием свежесрезанных букетов.
И тогда родители Люс проехали мимо длинной извивающейся подъездной дорожки с высокими мрачными воротами, которые, казалось, были под напряжением, как в тюрьме. Знак снаружи гласил жирными черными буквами «Исправительная школа «Меч и Крест».
– Выглядит немного зловеще, – пропела ее мама с переднего сиденья, поднимая взгляд от ее журнала по капитальному ремонту дома. – Рада, что ты не в эту школу отправляешься, Люс!
– Ага, – сказала она, – и я тоже.
Люс повернулась и наблюдала за зданием из заднего окна, пока ворота не исчезли за изгибами леса. Потом, прежде чем она это поняла, они заехали в Северную Каролину, приближаясь к Коннектикуту и ее новой жизни в Эмеральд Колледже с каждым поворотом новых шин джипа.
А потом она оказалась в комнате общежития, а ее родители вернулись в Техас. Люс не хотела, чтобы ее мама беспокоилась, но правда заключалась в том, что она ужасно скучала по дому.
Нора была классной – дело не в этом. Они дружили с тех пор, как Люс зашла в комнату и увидела, как новая соседка приклеивает постер Альберта Финни и Одри Хэпберн из «Двое на дороге». Связь укрепилась, когда девушки постарались сделать попкорн в маленькой кухне общежития в два часа ночи и справились лишь с запуском пожарной сигнализации, из-за чего все выскочили наружу в пижамах. Всю неделю вводных занятий Нора из кожи вон лезла, чтобы включить Люс в каждый из ее многочисленных планов. Она ходила в дорогую подготовительную школу перед Эмеральд, поэтому пришла на вводную неделю в колледже уже привыкшая к жизни в общежитии. Ей не казалось странным, что в соседней комнате жили парни, что онлайн-радиостанция кампуса была единственным приемлемым способом слушать музыку, что все нужно было делать карточкой, а объем рефератов будет длиной в пугающие четыре страницы.
У Норы были друзья из Довер Преп, и казалось, что она заводила еще по дюжине каждый день – типа Джордан и Хейли, все еще торчащих и машущих из окна.
Люс хотела не отставать, но она провела всю свою жизнь в сонном уголке Техаса. Там существование текло медленнее, и теперь она поняла, что ей это нравилось. Она поняла, что скучает по вещам, которые, по ее же словам, ненавидела дома, как кантри-музыка и жареная курица на палочке, продающаяся на бензоколонках.
Но она приехала сюда, в школу, чтобы найти себя, чтобы ее жизнь началась по-настоящему. Ей приходилось говорить себе это почаще.
– Джордан только что сказала, что их сосед считает тебя классной. – Нора потянула за темные волнистые волосы Люс, отросшие до пояса. – Но он игрок, поэтому я ясно дала понять, что ты, дорогая, леди. Хочешь, сходим туда перед той вечеринкой, о которой я рассказывала тебе вечером?
– Конечно. – Люс открыла колу, которую купила в автомате рядом с прачечной.
– Я думала, ты захватила мне диетическую.
– Так и есть. – Люс потянулась в свою корзину для белья за банкой, купленной для Норы. – Прости, должно быть, оставила ее внизу. Схожу заберу. Сейчас вернусь.
– Pas de prob
[23], – сказала Нора, тренируя свой французский. – Но поспеши. Хейли сказала, что на другом конце коридора проходит вечеринка по случаю приема в футбольную команду колледжа новых игроков. Футболисты всегда устраивают классные вечеринки. Нам скоро нужно будет пойти туда. Идем, – сказала она в телефон. – Нет, на мне черная рубашка. На Люс желтая… или ты собираешься переодеться? В любом случае…
Люс махнула Норе, что вернется, и вышла из комнаты. Она перепрыгивала по две ступеньки за раз, проскакивая этажи общежития, пока не оказалась на потрепанном коричневом половичке у входа в подвал, которые все на кампусе называли Погребом, и из-за этого названия Люс вспоминала о грибах.
У окна, ведущего во двор, Люс задержалась. Машина, полная парней, остановилась на круглом подъезде к общежитию. Когда они вылезли, смеясь и толкаясь, Люс увидела на них кофты со знаком футбольной команды Эмеральд. Люс узнала одного из них. Его звали Макс, и он вместе с Люс ходил на несколько вводных уроков на этой неделе. Он был очень милым – светлые волосы, широкая белоснежная улыбка, типичный вид парня после школы (это она узнала, когда Нора нарисовала ей диаграмму за обедом). Она никогда не разговаривала с Максом, даже когда их объединили в одну команду с парой других ребят на спортивном ориентировании на кампусе. Но может, если он сегодня вечером пойдет на вечеринку…
Все парни, выходящие из машины, были очень милыми, что Люс также пугало. Ей не нравилось быть одной стеснительной девушкой в комнате с Джордан и Хейли.
Но ей нравилась мысль о вечеринке.
Что еще ей делать? Прятаться в комнате общаги, потому что она нервничала? Очевидно, она собиралась пойти.
Она пробежала последний лестничный пролет в подвал. Дело близилось к закату, так что прачечная была пустой, из-за чего словно была наполнена одиночеством. Закат – время, когда пора уже надевать вещи, которые постирал и высушил. Там была только одна девушка в сумасшедших полосатых вязаных гетрах длиной до бедер, отчаянно оттирающая пятно с джинсов, словно все ее надежды и мечты зависели от того, отстирает ли она пятно. И парень, сидевший на шумящей и трясущейся сушилке, который подбрасывал монету в воздух и ловил ее в ладонь.
– Орел или решка? – спросил он, когда она зашла. У него был квадратный подбородок, волнистые янтарные волосы, большие голубые глаза и маленькая золотая цепочка на шее.
