Они прорвались сквозь пелену облаков: это было похоже на тот момент, когда ты сидишь в самолете и серый однотонный вид в мутном овальном окошке сменяется бесконечной палитрой цветов. Разница в том, что между ней и небом не осталось ни окна, ни самолета. На востоке клубились вечерние облака, розовевшие цветом морской раковины, а высоко над ними небо было яркого оттенка индиго.
Облака сложились в чужой и завораживающий пейзаж. Как всегда, Люс оказалась не готова. Это был другой мир, в котором они с Дэниелом остались наедине. Мир на высоте, где их любовь достигала своего пика.
Какой смертный не мечтал об этом? Сколько раз Люс хотела оказаться по другую сторону самолета? Прогуляться по странным бледно-золотым тучам, словно бы поцелованным солнцем? Теперь она была здесь и ее переполняла красота далекого мира, который она могла ощутить своей кожей.
Но Люс и Дэниел не могли остановиться. Они не смогут остановиться следующие девять дней, иначе остановится и все остальное.
– Как долго добираться до Венеции? – спросила она.
– Уже не очень долго, – прошептал ей на ухо Дэниел.
– Прям как пилот, рейс которого задерживают уже час, и пассажиры слышат «еще десять минут» в пятый раз, – поддразнила его Люс.
Когда Дэниел не ответил, она взглянула на него.
Он хмурился в смятении. Не понял метафору.
– Ты никогда не летал на самолете, – сказала она. – Зачем тебе, когда ты можешь так? – Она показала на его великолепные крылья. – Ожидание и такси свели бы тебя с ума.
– Я бы хотел полететь на самолете с тобой. Возможно, мы отправимся на Багамы. Люди же туда летают, да?
– Да. – Люс сглотнула. – Можно. – Она не могла не думать о том, сколько всего невозможного должно сложиться правильно, чтобы они двое могли путешествовать как нормальная пара. Было слишком трудно думать о будущем, когда столько всего стояло на кону.
Будущее было расплывчатым и далеким, как земля внизу, – и Люс надеялась, оно будет таким же красивым.
– Сколько еще на самом деле?
– Четыре, может, пять часов на такой скорости.
– Но разве тебе не нужен отдых? Восстановить силы? – Люс пожала плечами, все еще смущаясь от того, что не знает, как работает организм Дэниела.
– Разве твои руки не устанут?
Он смеется.
– Что?
– Я только что слетел с Небес, и боже, устали ли мои руки. – Дэниел сжал ее талию, дразня. – Мысль о том, что мои руки устанут тебя держать, абсурдна, – словно в доказательство, Дэниел изогнул спину, раскрыл крылья высоко над собой и слегка взмахнул ими. Когда их тела грациозно поднялись вверх, огибая облако, он убрал вторую руку с ее талии, показывая, что мог бы уверенно держать ее всего одной рукой. Его свободная рука потянулась вперед, и Дэниел коснулся пальцами ее губ, ожидая поцелуя. Когда он получил его, то снова вернул руку на место и отвел первую руку в сторону, резко наклоняясь влево. Она поцеловала и ее тоже. Потом Дэниел теснее прижал ее к себе, делая их объятие таким крепким, что смог убрать обе руки, но все равно как-то держал ее. Это ощущение было таким сладким, радостным и свободным, что Люс начала смеяться. Он сделал большую петлю в воздухе. Ее волосы разметались по лицу. Она не боялась. Она летала.
Люс взяла Дэниела за руки, когда он снова обнял ее.
– Мы словно созданы для этого, – сказала она.
– Да. Типа того.
Он летел вперед, не останавливаясь. Они прорывались сквозь облака и воздушные равнины, попадали в короткие красивые грозы и моментально высыхали на ветру. Они пролетали мимо самолетов на такой огромной скорости, что Люс догадывалась: пассажиры внутри не замечали ничего кроме неожиданной серебристой вспышки и легкого скачка турбулентности, встряхнувшего их напитки.
Облака стали реже, когда они летели над океаном.
Люс ощущала солоноватую тяжесть его глубин даже здесь, и он казался инопланетным, не таким бледным, как в «Прибрежной», и не таким соленым, как дома. Крылья Дэниела отбрасывали восхитительную тень на матовую воду под ними, и это почему-то действовало успокаивающе, хотя было трудно поверить, что она была частью этого отражения в волнующемся море.
– Люс? – спросил Дэниел.
– Да?
– Каково было прийти к твоим родителям этим утром?
Ее глаза пробежали по очертаниям одинокой пары островов в темной толще воды внизу. Она рассеянно гадала, где они находились, насколько далеко от дома.
– Тяжело, – призналась она. – Думаю, я ощущала то, что ты ощущал миллион раз, – разлуку с любимыми. Ведь я не могу быть с ними честна.
– Я боялся этого.
– В каком-то смысле легче быть рядом с тобой и другими ангелами, чем с моими собственными родителями и лучшей подругой.
Дэниел задумался на мгновение.
– Я не хочу, чтобы так было для тебя. Это неправильно. Я всегда хотел просто любить тебя.
– И я. Я тоже хотела лишь этого.
Но произнося эти слова, глядя на поблекшее небо на востоке, Люс не могла перестать прокручивать в голове те последние минуты дома, желая, чтобы все было по-другому. Ей стоило обнять отца немного крепче. Она должна была прислушаться, действительно прислушаться к совету мамы, выходя из двери. Ей стоило потратить больше времени на расспросы лучшей подруги о ее жизни в Довере. Ей не стоило вести себя так эгоистично, словно она спешила. Теперь каждая секунда уводила ее дальше от Тандерболта, родителей и Келли, и каждую секунду Люс охватывало ощущение, что она может никого из них больше не увидеть.
Всем сердцем Люс верила в то, что делали они с Дэниелом и другие ангелы. Но она впервые бросила дорогих ей людей ради Дэниела. Она подумала о похоронах, свидетелем которых стала в Пруссии. Темные шерстяные пальто и мокрые красные глаза любимых людей, поблекшие от горя из-за ее внезапной преждевременной смерти. Она подумала о своей красивой матери в средневековой Англии, где она провела День святого Валентина, о своей сестре Хелене и хороших подругах Лауре и Элеаноре. Это была одна из тех посещенных жизней, где она не стала свидетелем собственной смерти, но видела достаточно, чтобы знать, что там были хорошие люди, которых просто убьет ее неизбежная кончина. От одних мыслей об этом ее желудок сжался. И потом Люс подумала о Лючии, девушке в Италии, потерявшей семью на войне, у которой не было никого, кроме Дэниела, чья жизнь – какой бы короткой она ни была – имела ценность благодаря его любви.
Когда она сильнее прижалась к его груди, Дэниел погладил ее через свитер и пальцами прочертил круги на ее ладонях, словно рисуя на коже аккуратные узоры.
– Расскажи мне о лучших моментах всех твоих жизней.
Она хотела сказать «когда я находила тебя». Но все было не так просто. Было трудно вот так спокойно думать о них. Ее прошлые жизни переплелись вместе и стали меняться, как картинки в калейдоскопе. Был тот красивый момент на Таити, когда Люс делала татуировку на груди Дэниела. И то, как они оставили битву в Древнем Китае, потому что их любовь была важнее любой войны. Она могла бы перечислить дюжину сексуальных украденных моментов, дюжину прекрасных горько-сладких поцелуев.
