Шаман отставил пиалу и поднялся.
– Повязки снять можно. Швы тоже. Фаты, готовь гостя к курбану. Чем скорее мы его проведем, тем раньше он поправится. Спешит он.
Развернувшись, Еркебай направился в свою юрту.
Фаты посмотрел в след шаману, потом на Шала и усмехнулся.
– Еркебай, судя по всему, боится твоего присутствия. Видимо, и правда, бесы рядом с тобой. А ты, казах, темная лошадка. И немудрено, судя по количеству оружия, которое было при тебе.
– Хочешь жить, учись стрелять, – хмуро заметил Шал, потянувшись к тарелке с мясом. – Из всего, что стреляет. Я – умею. Поэтому и таскаю арсенал, на всякий случай. А они охренеть какие всякие бывают.
– Это ты про бородача?
– Угу.
– Вообще не пойму, что он тут забыл. Не летали они тут никогда, – задумчиво сказал старик. – Я слышал, что там, – он махнул рукой куда-то на восток, – их много. Может, поэтому, кто уходит в сторону Чу, редко возвращаются. Говорят, и коня могут утащить. Кстати, а кто коня тебе так подковал? Руки бы ему оторвать.
– Я ему и так их оторву. Доберусь только.
– Замучился я ухнали вытаскивать. Вовремя. Еще немного, и нельзя было бы очень долго кататься на твоей коняге. Будешь в Кулане, это недалеко тут, поищи коваля. Есть там хороший.
Шал кивнул.
– Ну что, поел? Начнем процедуры?
– Какие?
– Швы снимать будем.
– Начнем, – согласился Шал.
– Шахадат! – закричал Фаты. – Шахадат!
Из юрты выскочила молодая женщина, которую Шал ранее уже видел у навеса.
– Иди, иди сюда, дочка! Захвати инструменты медицинские и все что надо. Дочка моя, – гордо заявил старик, когда та снова скрылась в юрте, и помрачнел. – Молодая еще, а настрадалась уже в жизни. Через много лет после Года Великой Скорби мор пришел. Детей своих пережила. Мужа. Но хоть сама жива осталась, все старику радость. С тех пор много воды и слез утекло. Ты сам как, женат?
Шал отрицательно мотнул головой.
– Присмотрись, может, понравится, – заговорчески подмигнул старый дунганин, – да оставайся у нас.
– Не могу. Дело есть незаконченное.
– Так заканчивай и возвращайся.
– Поглядим, – хмыкнул Шал.
Пришла Шахадат, принесла поцарапанный бокс с инструментами, чистую ткань и какой-то небольшой бутылек с потертой этикеткой.
– Видишь, у нас, как в полевом госпитале. Вот, даже спирт есть.
– Так вы врач?
– Да. Ветеринар.
Старик в предвкушении потер ладони, потом оторвал от ткани небольшой кусок, смочил в спирте и обтер руки.
– Давай. Начнем с головы.
Фаты священнодействовал пару минут, осторожно снял повязку и посмотрел на Шала. Потом зацокал языком.
– Ой, бай! Бабы на тебя смотреть теперь не будут, казах.
– Так все страшно?
– Ну как тебе сказать… хотя, смотреть будут. И скорее всего, жалеть. Так что, может, еще больше успех у женщин будет, – дунганин засмеялся.
– Умеете вы поддержать в трудную минуту, Фаты-ага, – хмуро буркнул Шал. – Есть зеркало?
– Не сцы, казах, – Фаты откровенно забавлялся. – Дочка, принеси ему зеркало. И побрить бы тебя не мешало. Но это входит в обряд. Еркебай сам побреет. Так положено.
Шахадат принесла зеркало, с полуулыбкой вручив его Шалу. Он поблагодарил и проводил ее взглядом, пока она возвращалась в юрту. Сразу не разглядел, а женщина оказалась очень привлекательной.
Потом скептически осмотрел себя и сокрушенно цыкнул. Только не по той причине, что озвучил старый шутник Фаты. Отныне о незаметности можно забыть. Если раньше заурядная внешность внимания не привлекала, то теперь имелась хорошо заметная отличительная черта. Кривой розовый шрам шел от темени к левому уху, виску и спускался к глазу, заканчиваясь на веке, отчего сам глаз казался постоянно полуприкрытым. И как заметил дунганин, волосы действительно следовало побрить. Слишком рваными седыми участками они топорщились в тех местах, где их выстригали, чтобы сшить края раны.
– Расстроился? – с участливой улыбкой поинтересовался старик.
– Ага. Не столько из-за женщин, сколько из-за того, что теперь любая собака узнать может.
– А! Так ты теперь привлекательней стал, чем раньше? – догадался Фаты.
– Точно.
– Не повезло, значит, – вздохнул старик и взял из бокса пинцет и ножницы. – Ну, подставляй башку.
Шал несколько минут слушал, как клацает пинцет, вытаскивающий из кожи нитки, и морщился, но не от боли, а скорее от щекотки. Потом спросил.
– А как вы тут оказались, Фаты-ага? У Еркебая.
– Так вот после того мора и оказались мы тут. Сначала умер Дюмаш, муж Шахадат, потом ее дети, а там и я был на грани. Притащили меня сюда на тачке дочка и сестра моя, ты ее видел, а Еркебай выходил меня. Так и остались мы тут, помогать ему, в миру нас ничто не держало. Потом еще люди приходили, кто оставался надолго, кто нет. Энергия Еркебая лечит. Он и тебя вытащил с того света, я только заштопал. А он несколько ночей проводил обряды, читал молитвы. Сейчас курбан проведем, как новый будешь. Заново родишься. Давай руку.
Фаты помог Шалу снять нательную рубаху и стал разматывать повязку на руке и плече. Осмотрел и потрогал розовые рубцы, оставшиеся от когтей ягнятника.
– Все хорошо. Не гноится даже. Больно?
Кайрат кивнул.
– Ты почаще руку разминай, чтобы мышцы скорее в норму пришли. С левой руки стреляешь?
– Приходилось.
– А сейчас пока не сможешь.
– Выкручусь как-нибудь, – отмахнулся Шал.
Он несколько раз сжал кулак, чувствуя в руке, кроме боли, некоторое онемение.
– Только тебе все равно придется поработать этой рукой уже сейчас, – вздохнул Фаты. – Для обряда ты должен сам поймать барана.
– Надо – поймаю.
– Тогда иди, лови, – заключил Фаты.
– Уже? – удивился Шал.
– А чего тянуть? Вот, уже и Еркебай вышел.
Действительно, рядом с юртой стоял шаман, уже в другом одеянии, и напряженно вглядывался в небо.
– Пока он там высматривает злых духов, пошли, покажу, кого ловить. Он еще вчера дал указания. Это оставь, не понадобится, – остановил старик Шала, потянувшегося к рубашке.
Они прошли к кошаре, и Фаты несколько минут всматривался в пятерку овец, не взятых на выпас и оставленных на выбор специально для обряда.
– Да вон того, полностью черного, и лови.
– Если дал указания еще вчера насчет овцы, зачем оставили пятерых, а, Фаты-ага?
