– Чтобы усложнить задачу тебе, – усмехнулся старик. – По обычаю ты вообще их должен где-то купить, а сюда прийти уже с овцой и бараном.
– Понятно, – вздохнул Шал.
Он постоял немного у ограды, борясь с сомнениями относительно эзотерической процедуры, что должна была произойти. Потом ему стало стыдно. Незнакомые люди, пытаясь помочь, время на него тратят, а он тут вдруг колебаться изволил. Нехорошо.
Голый по пояс, на ходу разминая и массируя раненую руку, Шал перелез через ограду, оставив неверие с той стороны, и осторожно направился к овцам. Увидев незнакомого человека и словно почувствовав его намерения, животные стали отходить в сторону, а черный баран, тряся курдючным задом, забился в самую гущу, прячась среди остальных.
– Пушайт. Пушайт. Бар, бар, – ласково позвал овец Шал.
Некоторые посмотрели на него с интересом, но приближаться не думали. Чтобы привыкли к его присутствию, Шал стал медленно прохаживаться в стороне, всем своим видом демонстрируя полное безразличие. Щурясь от яркого солнца, зависшего над горной грядой, и подставляя тело под теплые лучи, остановился, осматривая окрестности, но не выпуская животных из поля зрения.
Постепенно овцы перестали обращать на него внимания и стали разбредаться по кошаре. Шал же начал двигаться. Медленно, шаг за шагом, он приближался к указанной цели.
Позади раздался насмешливый голос дунганина.
– Ну чего ты там вола пасешь, казах?
Шал по привычке быстро поднял правый кулак вверх. «Замри».
– Не знаю, чего ты там показываешь, но молчу, молчу.
Еще пара медленных шагов, снова имитация безразличного прохожего, и вот нужный баран рядом. Чем-то привлеченный, он долго всматривался в человека, потом вернулся к еще не съеденной отарой траве. Шал только этого и ждал. Подобравшись, он сделал бросок, падая на землю, и схватил барана за заднюю ногу. Тот заблеял, всполошив остальных овец, задергался, но Шал его не отпускал. Встал с колен и потащил к ограде, где рядом с дунганином уже стоял Еркебай.
– Молодец, казах, – довольно резюмировал Фаты. – Давай сюда, – он открыл дверцу кошары и схватил барана за уши.
– Туда. – Еркебай указал место, куда вести животное.
Фаты с Шалом дотащили сопротивляющуюся жертву и остановились.
Еркебай скомандовал.
– Лезь под него.
Шал не понял и посмотрел на Фаты.
– Прямо под барана и лезь, как тебе говорят. Проползешь под ним на пузе, потом обратно на спине, и снова заползешь на пузе. Давай.
Шал опустился на землю и, стараясь сильно не опираться на больную руку, помогая себе здоровой, с трудом заполз под животное. В нос ударил запах травы и свалявшейся шерсти.
Послышалось еле слышное заунывное распевание, которым шаман вводил себя в транс.
– Жер-Ана
[18], обращаюсь смиренно к тебе. – Тихий голос Еркебая постепенно набирал силу, становясь громче. – Пусть твой аруах
[19] примет эту жертву и простит грехи этому человеку.
Шал выполз из-под барана, перевернулся на спину и, отталкиваясь ногами от земли, заполз под него уже на спине, царапая кожу о землю и траву. Животное, удерживаемое Фаты за голову, смирно стояло во время всего обряда. Выполнив предписанное, Шал снова пополз на животе.
– Замри, казах, – тихо подсказал Фаты.
Шал замер, когда его плечи снова оказались под бараном.
Еркебай подошел к животному и достал нож.
– Прими, Кошкар-ата
[20], душу этого барана и забери боль этого человека.
Шал услышал, как животное, умирая, захрипело, и на его плечи и голову из разрезанного горла, как гарантия милости духов, полилась горячая кровь. Фаты, раскорячившись над больным, продолжал держать барана за голову и ноги, пока тот бился в предсмертной агонии. Через несколько минут он убрал тушу.
– Вставай и иди за мной. – Еркебай направился в сторону ручья.
Кайрат послушно поднялся с земли и пошел за шаманом. На берегу Еркебай остановился и приказал ему окунуться в воду с головой, смыть с себя кровь и семь раз перевернуться по течению ручья. Выходить велел не оглядываясь, чтобы не вернулись хворь и старые грехи.
Вода оказалась ледяной, и пришлось сделать над собой усилие, чтобы сразу не выскочить на берег. Пока Шал плескался вручье, на него вдруг нахлынуло невероятное умиротворение. Он действительно почувствовал себя заново рожденным, ведь сам обряд так похож на процесс рождения – прохождение через родовые пути в крови и последующее омовение водой.
Вдруг захотелось остаться в этом урочище навсегда, за чаем вести беседы с неунывающим Фаты, разговорить молчаливого Еркебая и узнать что-то новое, и, может быть, посвататься к Шахадат – что-то завораживающее он разглядел в ее глазах. Окружающая атмосфера почему-то напомнила давно забытый домашний уют, характерный для джайляу. Когда несколько летних месяцев живешь на свежем воздухе, вдали от городской суеты.
Но несмотря на привлекательность неожиданного желания, где-то в душе оставалось чувство беспокойства и волнения в ожидании грядущих неприятностей. Что это было? Интуиция, которая никогда не подводила, или совесть? Чувство и сознание моральной ответственности перед самим собой и перед другими, чьи жизни, возможно, уже прервались или подвергаются опасности, пока он тут вынужденно бездельничает?
Нет, не время еще уходить на покой, пусть голова и покрыта давно серебром, а через год закончится пятый десяток. Совесть не даст потом жить спокойно. Дела нужно доделывать.
С мыслями о кровожадном Сыдыкове Шал выбрался на берег. Рядом с Еркебаем уже стояла Шахадат, державшая в руках бритвенный станок и плошку с мыльной пеной. Шал все понял и молча опустился на колени перед шаманом, чтобы завершить последний пункт обряда.
На следующий день Шал проснулся рано, когда небо на востоке только начинало наливаться малиновым цветом. Невзирая на холод, долго сидел у берега ручья, наслаждаясь ароматом ночной степи, и массировал раненую руку. Уходить отсюда не хотелось. Витало в этом месте что-то эфемерное и безмятежное, наполняя душу гармонией. Уже два десятилетия он таких чувств не испытывал, все больше преобладали тревога, постоянное ожидание неприятностей и опасности. Последние годы он словно пребывал в состоянии войны, в которое его ввели, а вывести забыли.
Ему казалось, что он давно находится в урочище, и даже Ит, ни разу на него не тявкнув, тихонько сидела рядом, признав незнакомца своим. Глухо рычала, когда где-то в степи раздавался то ли визг, то ли вой, чем-то похожий на вой гиен, отродясь в этих местах не водившихся. Кто это был, Шал не знал, но непонятная живность попыток приблизиться к урочищу не предпринимала. Не исключено, что Еркебай использовал что-то из своих шаманских заговоров.
