– Чего?
– Убивать себя боюсь…
– Других не боялся убивать?
– Не помню… может, и боялся сначала… потом привык. Да и немного я убил… пару человек всего, но дело не в количестве… Иногда задумываюсь… Так ли они виноваты были, когда их судили в Каганате… Тех, кто украл муку с распределительного пункта… или кто в карман насыпал жменю риса… чтобы семью покормить лишний раз сытнее… или кто банку тушенки с завода вынес, а его в Ленгер… в шахты… неправильно это… вся система неправильная…
Шал прошелся вдоль тел, всматриваясь в застывшие лица, боясь узнать в них Фань или Мейрама. Ведь не заслужили они такой смерти, они слишком молоды, чтобы умереть вообще, а тем более так. Убрав пистолет в карман, он вцепился в одежду лежащего с краю человека и дернул на себя. Тот соскользнул вниз, открыв очередной пласт переплетенных тел и конечностей.
– Вся жизнь наперекосяк… – Лемке горько вздохнул и продолжил тихо исповедоваться, – ни жены… ни детей… все карьеру пытался строить… Хотя… может, и есть дети… баб куча была… Но я надеялся… в «Сырбар
[48]» перевестись… за бугром поработать… как Академию закончу… а разведчику, сам понимаешь… нельзя семью… Да вот жизнь все расставила по-своему… ни Академии, ни Внешней разведки… пришлось выбивать показания из воров… и тех, кого наемники приводили… такие, как ты… Когда с Иргашем решили кончать, думал… вот мой шанс… если операция пройдет успешно… Ашимов в звании повысит и должность выше даст… он обещал… а вот хрен теперь… Помнишь песню… Я когда-то умру… мы когда-то всегда умираем… как бы так угадать… чтоб не сам… чтобы в спину ножом…
– Убиенных щадят, – продолжил, кивнув, Шал, – отпевают и балуют раем. Не скажу про живых, но покойников мы бережем
[49]. К чему ты ее вспомнил?
– Убей меня… Я боюсь подохнуть от боли… Просто убей…
– Я не понял, ты в рай, что ли, собрался? Самый прошаренный? Нет, Сашке. Нас ждут в аду.
– Нет… мы живем в аду… а может, это чистилище? Тогда тем более после него мы должны попасть в рай…
– Меньше всего мне хочется вступать сейчас в теологические дискуссии, Сашке.
Вокруг стало заметно светлее, но это не могло произойти только от его факела, слишком мало огня, и Шал огляделся. Множеством колонн и едва заметными в темноте стенами обозначились границы помещения, а на значительном расстоянии от пола различались серые прямоугольники окон. Светает, вероятно. Наступит утро, станет легче глазам.
В стороне, у одной из колонн и стоящего рядом то ли киоска, то ли справочного бюро, виднелись очертания кучи поменьше, но светящейся тусклым зеленоватым светом. Шал медленно приблизился и замер, всматриваясь в открывшуюся картину. Сразу стало понятно, зачем в этом помещении все эти тела, сваленные грудой, словно расходный материал. Впрочем, они и являлись расходным материалом. Для вещества, обволакивающего сейчас несколько трупов и поглощающего плоть медленными едва заметными движениями подрагивающей зеленоватой поверхности. Шал поднес огонь ближе, пытаясь найти знакомые черты в застывших искаженных лицах, но тела оказались только мужскими, и он облегченно выдохнул.
Чуть дальше, у другой колонны, полностью покрытой зеленой субстанцией, заметил сидящие человеческие фигуры. Подошел ближе и замер, всматриваясь в тусклый свет, исходящий сверху. Он слабо мерцал, переливаясь темными и светлыми точками, но поражало не это, а изумрудное одеяло, медленно сползающее с вертикальной поверхности на обреченно опущенные головы. Другие колонны подобная скверна затягивала только частично, но в этом крыле здания тела оказались размещены везде, где она присутствовала. Фань и Мейрама среди них не было, и росла уверенность, что они находятся среди тех тел, что еще не успели разложить в определенном порядке, словно принесенных неизвестному божеству жертв.
Привлекла стена с чернеющим дверным проемом и зеленоватым полумраком, напоминающая те двери на лестничную площадку, откуда он поднялся в этот зал. Вероятно, лестница, ведущая в другую часть подвального этажа. Что в действительности там находится, выяснять не стал. Осторожно, стараясь не поскользнуться и не издавать громкого шума, Шал вернулся назад.
Лемке молчал, застыв на полу. То ли потерял сознание, то ли помер. Через несколько минут снова застонал и попытался перевернуться на бок.
– Отрубаюсь я… проваливаюсь куда-то… но боль снова выдергивает оттуда… Шал… ты поможешь мне? Я дам тебе пистолет…
– Нет. Пистолет давай, а убивать не буду.
Он снова стал ходить вокруг кучи, примеряясь и собираясь с силами. Где-то наверху померещилась расцветка знакомого камуфляжа, и выражение «идти по головам» могло сейчас превратиться в реальное воплощение. Дополнившись другими деталями – идти по рукам, ногам, лицам…
– Почему?
– Ты думаешь, я получаю от убийства удовольствие?
– Но это же сострадание и милосердие!.. Ты просто избавишь меня от страданий…
– Я не подписывался на эвтаназию. Если бы ты был передо мной в чем-то сильно виноват, может и пристрелил бы.
– Я и виноват… в том, что потащил вас в эту сторону… Вы бы уже давно приехали туда, куда собирались… Да и потом… я виноват в смерти девушки… я убил ее… когда выбирался из кучи… я столкнул ее, и она упала куда-то вниз… наверное, сломала шею… я слышал шум…
Шал нахмурился и пристально посмотрел на Лемке. Хитрец. Пытается вызвать ярость и злость, чтобы он его пристрелил. Ага, щас, только пистолет достанет.
– Это меня ты столкнул, видать. Я провалился в какую-то дыру, оказавшуюся туалетом. В сортире ты меня замочить хотел, Лемке. Как настоящий чекист. Но не вышло. Вот он я.
Он все же решился и полез на кучу. Мягкие, еще не успевшие застыть тела пружинили под ногами, будто размягченный на солнце асфальт. Держать в одной руке факел, а другой хвататься за торчащие конечности неудобно, и приходилось балансировать, чтобы не скатиться вниз. Раздался стон, и в его запястье сильно вцепилась чья-то ладонь. Послышался приглушенный хрип.
– Помоги! Прошу!
Шал вырвал свою руку и полез дальше. Что он мог сделать? Помочь? Он не Красный крест, чтобы оказывать всем помощь. Если найдет Фань и Мейрама, может, и будет лишнее время вытащить из кучи этого беднягу.
Он добрался до ноги, торчащей из-под придавившего ее тела в грязно-зеленом комбинезоне. Расцветка действительно походила на ту, что была у камуфляжа, надетого на Фань, да и округлые формы бедра наводили на мысль, что принадлежит оно женщине. С трудом сдвинул тяжелое мужское тело в сторону и увидел девушку. Перекошенное от боли, черное от подсохшей крови лицо и приоткрытый, будто в последнем крике, рот. Ее рука крепко прижимала к груди маленькую ладошку Мейрама, лежащего ничком и придавленного другим замершим человеком.
