– Что советуют по сему поводу мудрые арабы, любезнейший Василий Ярославович? – спросил князь Петр Воротынский настолько обходительно, что ехидство из сего вопроса выпирало, как иглы из мешка с ежами.
Главный московский воевода положил свиток на стол, слегка его раскатал, пробежал глазами по сплетенным из арабской вязи чернильным нитям. Прикусил губу. Немного помолчал, поднял голову:
– Коли ратных полков не хватает для плотной и правильной осады, надобно выставить большие дозоры на безопасном удалении, дабы они могли наблюдать за твердыней со всех сторон и нападать на любого, кто попытается уйти либо войти в город. Поставим три сотни кованой рати на Костромской тракт и три сотни на Юрьевский. Со сменой это займет тысячу двести воинов. Стало быть, у нас в лагере останется как раз две тысячи свежих ратников. Ал-Шарани советует в нашем положении направить все силы против только одного из укреплений. Коли армии удастся ворваться в город, слабость осады не будет иметь значения. Для сего удара лучше всего избирать угловые башни, ибо их труднее всего поддерживать с соседних укреплений, а ширина прорыва получается наибольшей. Посему мы направим всех худородных наемников на осадные работы у ближнего угла города. Что скажешь, государь?
– Ты воевода, Василий Ярославович, – не отрывая взора от пламени, ответил Великий князь. – Командуй.
18 февраля 1434 года. Галич, нижняя угловая башня
Князь Юрий Дмитриевич приходил сюда дважды в день, со скучающим видом наблюдая за осадными работами. Ничего не говорил, просто смотрел и уходил, не выказывая никакого беспокойства. И, глядя на него, не сильно тревожились караульные и горожане, тоже проводящие время на стенах с оружием в руках. Ибо, несмотря на спокойствие воевод, все галичане опасались внезапного штурма.
Москвичи начали свое наступление с удаления в триста саженей со стороны озера. Четверо работников рыхлили землю кирками, еще двое выбрасывали ее наружу лопатами. Углубившись примерно по плечи, они стали продвигаться вперед примерно на шаг за каждый час. В это время другие работники рубили лес и подтаскивали бревна к лагерю, обтесывали их под нужный размер.
За первую неделю землекопы смогли пробить канаву длиною в двести шагов. Двигались они, конечно же, змейкой и потому приблизились всего на полсотни саженей. Но галичские пушкари все равно начали стрелять по ним два-три раза в день. Галька лупила по траншее и земле вокруг, заставляя розмыслов в испуге падать вниз и прижиматься к стенкам. Вреда врагу пальба не наносила – однако заставляла быть осторожнее, и москвичи работали медленнее.
Но день проходил за днем, работники набирались опыта и отваги и за вторую неделю продвинулись уже на сотню саженей, прокопав в полтора раза большую канаву. На пушечные выстрелы привыкшие к безопасности землекопы больше не обращали внимания и потихоньку начали затаскивать бревна, сшивать их и выставлять на углах сапы – дабы обезопасить себя от пушек на соседней башне.
Князь Юрий Дмитриевич, кутаясь в тяжелую лисью шубу, пришел на стену аккурат в тот момент, когда землекопы поставили первый щит из пяти бревен, каждое в локоть толщиной, и теперь старательно подпирали его обрезками жердей.
– Трудолюбивые, – одобрительно отозвался второй сын Дмитрия Донского. – Уже половину пути преодолели. Дмитрий, сынок, а каковы твои достижения? Город ныне твой, ты сего, надеюсь, не забыл?
Юный властитель Галича вздрогнул, кашлянул. Провел ладонями по поясу с оружием.
Князь Дмитрий Красный, в отличие от отца, был одет в броню – в легкую кольчугу; в байдану с позолоченными кольцами, наброшенную поверх стеганого, крытого бархатом поддоспешника. На его плечах лежал синий суконный плащ с рысьим подбоем.
– Караулы усилены… Припасы проверены… – оправдывающимся тоном ответил юноша. – Э‑э‑э… Когда москвичи доберутся до стены и начнут строить навес, мы сделаем вылазку и сожжем его.
– Какие вы молодцы… – криво усмехнулся многоопытный воин. – Все делаете по правилам, словно бы по старинным арабским наставлениям. Написанным еще в те староветхие времена, когда оружия страшнее лука никто придумать не успел. Московский воевода выставил заставы, следя за подступами, и ведет наступление тихой сапой на угловую башню, ибо двести лет назад они считались самыми уязвимыми. Ты же намерен уничтожать осадные устройства с помощью вылазок. И происходить сие станет до тех пор, покуда у кого-то из вас не закончатся припасы. Поскольку осаждающие вынуждены везти все снаряжение с собой, причем издалека, чаще всего первыми сдаются именно они. И именно поэтому в нашем мире города и крепости захватываются столь редко. Почти что никогда.
– Да, батюшка, – согласился юный правитель Галича.
– Но вот что я тебе скажу, сынок, – продолжил Юрий Дмитриевич. – Поступая по правилам, выиграть войны невозможно. Разве токмо раздавить врага числом и золотом. Но в затаптывании собак слонами нет ратного искусства. Искусство в том, чтобы затравить слона, используя всего лишь несколько собак.
– Я что-то делаю неправильно, батюшка? – насторожился князь Дмитрий Красный.
– Наоборот, сынок, – покачал головой бывалый воевода. – Ты поступаешь правильно. Не открываешь ворота, не тревожишь дозоры, смиренно ждешь приближения сапы, постреливая по ней из тюфяков. Ты поступаешь так, как положено. Так, как сего ждет московский воевода. За две недели московская дружина привыкла к покою и безопасности. Размякла, успокоилась, обленилась. Между тем у нас в городе целых восемь сотен воинов, а у Великого князя – всего четыре тысячи бойцов. Самое время показать нашим гостям искусство войны.
– Да, батюшка! – оживился юный правитель. – Что мы станем делать?
– Прикажи нашей… Своей дружине готовиться к вылазке. И, сверх того, брось клич среди горожан. Пусть галичане, охочие проучить москвичей, тоже вооружаются и снаряжаются кто как может. И приготовят каждый по паре факелов. Главные силы поведешь ты, а малый отряд и горожан возьму я. Пора тряхнуть стариной.
19 февраля 1434 года. Галич, Юрьевские ворота
День выдался славным – тихим, солнечным, морозным. Яркое светило, поднимаясь над лесными кронами, хлестко ударило по чистым белым сугробам, отразилось множеством радужных зайчиков и искр. Деревья оглушительно трещали от холода, снег скрипел под ногами, весело перекрикивались караульные на высоких глянцевых башнях, щедро залитых водой от основания до макушки и потому покрытых толстой ледяной коркой.
Внезапно на южных воротах загрохотал ворот, быстро опустился на опорный взгорок подъемный мост, следом распахнулись ворота – и по толстому полутесу дробно загрохотали копыта, вынося наружу одетых в броню всадников.
Галичская дружина скакала молча – без криков и горнов, лишь подгоняя скакунов шпорами. Горячее дыхание, стук подков по заледеневшему тракту, легкое позвякивание брони, шелест развевающихся плащей. Можно было считать – кованые сотни мчались практически бесшумно.
Московская застава оказалась куда более голосистой.
