– Дегтем? – Юрий Дмитриевич взял кубок, в несколько глотков полностью его осушил. Поморщился: – А и правда с горечью. Токмо сие не деготь. Когда наливка вишневая с косточками долго стоит, у нее тоже такая вот горчинка появляется.
Боярин Басманов пожал плечами, допил свое вино, подумал:
– Не знаю государь. Но сие больше не на косточки, а на кору сосновую похоже.
– И много ты сей коры кушал? – ехидно поинтересовался правитель.
– Еще как! В детстве кораблики из коры грызть любил. Вот как раз с таким дегтярным привкусом все они и случались. А может, можжевельник в сырье бочкаревое попал? Он ведь вонючий, спасу нет! Одной досочки на бочку запросто хватит весь напиток испортить. Интересно, в Гышпании можжевельник растет?
– Полагаешь, просто порченое? – Великий князь протянул кубок, и мальчик поспешно наполнил его вином. А затем долил вино кравчему.
– Торгаши страсть как любят свои провалы за успехи выдавать, – щелкнул пальцами Олай Басманов. – Испортили бочку, а теперича за особую тонкость выдают и тройную цену взять пытаются!
Юрий Дмитриевич принюхался к своему кубку, сделал несколько глотков. Задумчиво пробормотал:
– Но что-то в этом все-таки есть…
И допил до дна.
Ключница, глядя на все это, вздохнула, не без горечи прошептала:
– Значит, судьба… – и смиренно опустила голову.
* * *
Пятого июня заждавшиеся пробуждения государя постельничьи осторожно просочились в опочивальню – и обнаружили, что Юрий Дмитриевич не дышит.
Великий князь преставился тихо и незаметно, испив смертную чашу богини Мары не на поле брани, как полагалось бы лучшему воеводе обитаемого мира, а в теплой и мягкой глубокой перине. Закрыл глаза ввечеру, здоровый и веселый – и черной ночью ушел к своим великим предкам в недоступные для живых миры.
Нежданное известие погрузило всю Москву в горе и смятение, в печаль и глубокий траур, и мало кого удивило известие, что преданный государю боярин Олай Басманов к вечеру слег от горя, а к закату умер вслед за своим господином.
Кроме него во дворце внезапно скончались еще двое мальчишек из дворни – но кто обратит внимание на подобную мелочь? Что это в сравнении со смертью великого сына князя Дмитрия Донского, победителя Орды и собирателя Руси, непобедимого воеводы и благородного боярина, честнейшего и преданного слуги своего брата, предавшегося затворничеству после его смерти и отказавшегося в своей скромности от законного русского престола? Его смерть потрясла всю великую державу от края и до края, став трагедией для всех бесчисленных русских городов и малых весей.
Лучшего меча ойкумены – более не стало.
Сможет ли обойтись без него великая Русь?
Страшно и подумать…
Часть третья
Судьба государя
16 июня 1434 года. Нижегородский тракт близ Владимира
Русская земля начисто отринула литовского сына – и несчастный Василий Васильевич метался, неприкаянный, от Суздаля к Клину, от Железного Устюга к Белозерску, от Волоколамска к Старице. Никто не желал открывать перед бывшим государем ворот, никто не желал дать приют и защиту свергнутому правителю, и уж тем паче – пополнить его воинство, состоящее лишь из четырех сотен верных телохранителей.
Вслед за беглецом метались и Дмитрии Юрьевичи, рассылая заставы по дорогам и рекам, перехватывая гонцов и речных путников, скача со своими сотнями на каждый сигнал, – но неизменно опаздывая, встречая в разных городах лишь уверения в преданности, в любви к Великому князю и похвалу тому, как решительно Юрий Дмитриевич с сыновьями погнали «литовского выкормыша» со своих земель.
Мысленно ругаясь, Юрьевичи хвалили союзников, пополняли припасы – и снова устремлялись в погоню: от Белозерска к Устюжне, от Устюжны к Волоколамску, из Волоколамска Василий Васильевич двинулся в Великий Новгород.
Юрьевичи одолели уже половину пути к Ильменю, когда встречный гонец, мчащийся в Смоленск, сообщил, что новгородский епископ отправил свергнутому правителю письмо с заверением, что на Волхове Василий Васильевич также не люб. И потому опальный государь наверняка свернул куда-то в сторону.
Дружина Дмитриев метнулась к Твери, но опять опоздала. Все, что они смогли перехватить, – так это слухи из Торжка о том, что Василий Васильевич от полной безысходности решил бежать в Орду.
Юрьевичи бросили лошадей, посадили две сотни воинов на три быстрых ушкуя
[24] и помчались вниз по течению – где-то на веслах, а где-то помогая себе парусами. Четырнадцатого июля они сошли на причалы Нижнего Новгорода, истребовали себе лошадей и уже новым утром выехали на тракт, получив от наместника в помощь три новгородские сотни.
И только здесь наконец-то впервые за полтора месяца, смогли опередить своего врага! Вскоре после полудня, сразу за торговым селом Вязники братья лоб в лоб столкнулись с идущими навстречу рындами под густо-малиновым великокняжеским стягом.
– Это они!!! – первым сообразил старший Дмитрий. – Трубите атаку!
Спустя несколько мгновений воздух над трактом наполнился песнями горнов, и полки стали разворачиваться для битвы. Бояре, направляя скакунов в стороны, выстроив в широкую цепь, спешно нахлобучивали на головы шлемы, опускали личины, хватали щиты с крупов коней, вынимали рогатины из седельных петель.
Они еще не успели сбиться в полк для копейного удара, опустить наконечники, многие еще только нащупывали рукояти щитов и надевали шлемы – но одного лишь появления полутысячной кованой рати, готовой одним ударом стоптать любого врага, беглецам хватило за глаза и за уши. Они стали поворачивать коней и бросаться наутек.
Битвы не случилось – просто на тракте возник затор, в котором и увяз, словно бы в человеческом болоте, несчастный князь Василий Васильевич.
Подъехавшие галичские дружинники, бесцеремонно растолкав в стороны княжеских телохранителей, ласково сняли бедолагу с седла, скрутили ему руки за спиной, затем примотали их к телу, хорошенько спутали пленнику ноги, перекинули получившийся тюк через холку его же собственного туркестанца, взяли за поводья и повели к воеводам.
– Ну, здравствуй, братец! Как же я рад тебя видеть! – с вполне искренним дружелюбием похлопал хорошо увязанного Василия Васильевича по спине старший из Дмитриев Юрьевичей. – А уж как твой дядя по тебе скучает – и не передать! Так что поехали-ка мы, братец, домой…
24 июня 1434 года. Москва, Кремль
В Боровицские ворота галичские полки входили весело, с шутками и прибаутками. Однако стража встретила их довольно хмуро, встречные горожане радости тоже не проявляли, и потому задорное настроение дружинников быстро угасло. Общая тревожность передалась и юным князьям.
