– Давай… – протянула пухлую и розовую ладонь служанка.
Вторуша опустил монету ей в руку, кулачок сжался, и баба сказала:
– Ладно, сладенький, показывай, где тут твоя лавка?
* * *
Толстуха не обманула – уже через день она заявилась в лавку на пару с большегрудой и пышнотелой теткой с маленьким аккуратным личиком, чем-то напоминающим кошачью мордочку. Вестимо – курносостью и странно изогнутыми тонкими губами.
– Стряпуха наша старшая, Крапивница, – пояснила толстуха и протянула руку.
Вторуша вышел к гостьям, расстался с обещанными монетами и наклонился Крапивнице к уху:
– Каждая десятая монета с продаж – твоя…
На кошачьей мордочке жадно вспыхнули маленькие, глубоко посаженные глазки.
Оно и понятно – такой выгоды не мог предложить более никто!
Ибо отдавать каждую десятую монету с прихода есть чистое разорение. На таких многолюдных торгах, как новгородский, и без того прибытки грошовые. Если же еще и делиться…
Крапивница немного постояла, обдумывая предложение, потом прошлась вдоль лотков, по чуть-чуть пробуя пастилу, цукаты, халву, изюм, инжир, пока, наконец, не решилась:
– Два короба чернослива и короб кураги! Проверим, купец, что у тебя за товар.
Вторуша отослал слугу в сарай за сухофруктами, сам же быстро сосчитал:
– Рубль десять, красавицы! – и тут же предложил: – Зайдите в любую лавку, дешевле не встретите!
Крапивница отсчитала денежку.
Вторуша оставил на доске десять копеек и добавил из-под прилавка еще одну – и обе гостьи буквально засияли.
– Помочь донести, красавицы? – весело предложил купец.
– Да мы уж сами… – отмахнулась Крапивница, глядя, как слуга выставляет короба. – Не впервой.
Они разобрали груз и вышли из лавки.
– Вот и все! Считай, дело сделано, – пробормотал лазутчик и довольно потер руки.
Вторуша был уверен, что теперь бабы и сами захотят покупать как можно больше всего и всякого и именно у него. Так что всучить им через месяцок-другой какое-нибудь «редкостное вино токмо для князя» труда не составит.
Нужно лишь проявить немного терпения.
* * *
Прошел день.
Другой.
Пятый…
От толстых баб никаких вестей не приходило.
Через неделю Вторуша не выдержал и потрусил к шемякинскому подворью.
Немного постоял перед неохраняемыми воротами, затем взялся за ручку калитки, потянул на себя…
– Куда тебя несет, сердечный? – послышался тихий хриплый вопрос.
Оказывается, двери все-таки охранялись. Просто теперь сторожами были не плечистые витязи, опоясанные саблями и наряженные в начищенную броню, а скрюченный ярыга
[39] в тенистой каморке под навесом.
– А где Великий князь? – спросил купец.
– В Устюг намедни уехал.
– Надолго?
– Бог весть…
– С дворней? – зачем-то уточнил Вторуша.
– А как же без нее?
Незадачливый лазутчик развернулся и побрел в лавку писать Софье Витовтовне покаянное письмо.
И ждать…
4 декабря 1451 года. Великий Новгород, улица у храма Жен-мироносиц
Почти год Вторуша провел в делах купеческих, пытаясь нащупать самые доходные товары для здешнего торга и превратить свое вынужденное пребывание на берегах Волхова в доходное дело. Обороты потихоньку подрастали. Вино здесь выходило чуток дешевле, нежели через Москву. Не все – токмо гышпанское и французское, немецкое же даже дороже продавалось. Но за десять лет торгового ремесла верный раб Софьи Витовтовны цены и марки успел узнать в подробностях и потому в убыток не закупался. Сверх того, ему удалось понять, чего именно не хватает в здешних лавках!
Как ни странно, но редкостным товаром оказались мед и серебро.
Вроде бы медом везде леса должны быть полны, а серебро новгородское до самой Индии узнавалось, но вот поди же ты! Лесной сладости в здешних землях съедали куда как больше, нежели выкачивали, а деньги чеканили из металла привозного, а не собственного, и потому персидские блюда, кувшины и зеркала уходили на рынке очень хорошо.
Еще неплохо продавались чернослив, курага, цукаты и халва.
Вестимо, в землях западных, поставляющих на Русь много вина, растили токмо виноград, не занимая земли под разные сады. Вот сушеных фруктов и не хватало.
Лавка здесь, лавка в Галиче, лавка в Москве – Вторуша потихоньку становился уже солидным купцом!
А все – Софья Витовтовна, даровавшая товар и серебро для самого первого дела!
Низкий ей поклон и вечная благодарность! Богатством одарила, а службы особой не требовала.
Вот и сейчас в ответ на его послание Пелагея отписалась:
«Госпожа тебя похвалила. Негодяя ловят. Жди».
Сиречь – гнева княгини опасаться не стоило.
И Вторуша с легким сердцем занимался торговым делом, уже много лет досыта кормившим его семью.
К концу года убыточная поначалу новгородская лавка принесла галичанину двадцать пять рублей – и сей успех оправдывал любые старания и посторонние траты!
Не забывая о долге перед великой госпожой, купец постоянно наведывался к подворью государя Дмитрия Юрьевича. И когда лазутчик уже отчаялся ждать перемены, всего за две недели до Карачуна – над многочисленными трубами княжеских хором наконец-то дружно поднялись густые сизые дымы!
Как ни странно, после сего события в лавке Вторуши никто не появился – ни на первой неделе, ни на второй.
Галичанину пришлось снова идти и искать уже знакомую толстую бабу…
Купца служанка тоже узнала и потому, спеша с корзиной по улице, решительно мотнула головой:
– Нет больше Крапивницы. Понесла она.
– Что? И куда? – не понял Вторуша.
– Да обрюхатилась! – повысив голос, недовольно ответила толстуха. – Выкидыш в Вологде случился. Там ее, болящую, и оставили.
– Но повара-то князю Дмитрию все едино надобны! – тоже повысил голос купец. – Кто-то же вместо нее появился?
– Котов Иван заправляет, – кивнула служанка. – Но я его не знаю.
– Нечто ему серебро не надобно?
