На сей раз купец хорошего угощения не пожалел!
Еще с рассветом Вторуша приказал слуге готовиться в дорогу, но куда именно – пока не предупредил. Даже письма раньше времени писать не стал – чтобы не сглазить.
Может статься, именно поэтому все и прошло на удивление легко и просто. Его не задержали на воротах, княжеский ключник не стал придираться к бочонку и прямо при Вторуше приказал налить кувшин ко княжескому столу.
И потому, вернувшись в лавку, Вторуша начертал на небольшой берестяной ленточке всего лишь одно-единственное слово:
«Сделано».
Он отдал грамотку слуге и так же кратко напутствовал:
– Это для Пелагеи, служанки при дворце. Ну, ты знаешь. Скачи!
5 июля 1553 года. Новгород, подворье государя Дмитрия Юрьевича
Вторуша не собирался бежать. Зачем привлекать к себе лишнее внимание? Он помнил, как о прошлом разе, в Галиче, Дмитрий Красный преставился токмо через две недели после покупки меда – когда все уже и позабыть успели о сем событии. Никто на виноторговца и не подумал.
А побежал бы – могли бы и вспомнить.
Посему и на сей раз он старался вести себя спокойно. Семью, правда, в Галич отослал, от греха подальше. Сам прятался, но и на подворье княжеское лишний раз не совался.
Прошла неделя, другая.
Третья…
На подворье все было хорошо и спокойно.
На четвертой неделе купец уже всерьез обеспокоился и потому, прихватив бурдюк, без приглашения и упреждения отправился к другу в гости.
Иван Котов принял галичанина с радостью, выставив на стол половинку толстой рыхлой кулебяки и миску жареной переяславской ряпушки. Мужчины выпили по паре стаканов, болтая об установившейся жаркой погоде, а потом Вторуша осторожно спросил:
– Как, кстати, мед ревеневый государю нашему пришелся? По вкусу ли? Али глотнул разик да забросил?
– Точно! – хлопнул в ладони повар. – Все передать забываю. Так Дмитрию Юрьевичу и друзьям угощение твое понравилось, что всю бочку до дна в первый же день и осушили! И еще нового желают!
Купец охнул от пробившего его озноба и от ужаса, мгновенно скрутившего все внутренности. Вторуша вдруг с полной ясностью представил себе, что, может статься, как раз сейчас, спустя месяц после хвастливого письма, Софья Витовтовна читает вести о живом и здоровом племяннике и потихоньку приходит в ярость.
Ей ведь достаточно всего одного резкого жеста – во гневе бросить колдовской пряник собакам.
И тогда – всё!!!
– Чего это ты побледнел, друже? – заметил перемену даже хмельной Иван Котов. – Вроде как радоваться должен!
– Так товара сего больше нет, – хрипло ответил Вторуша. – Сказываю же, редкостная вещь…
– Раз редкостная, так и цену накинуть несложно! – рассмеялся повар. – Разбогатеем!
Иван Котов немного выждал, потом кашлянул. А затем прямо напомнил:
– Наливай!
Но тут вдруг из другого края обширной кухни кто-то закричал:
– Князь проснулся! Курицы жареной желает!
– Она здесь! – моментально собравшись, вскочил повар. – Блюдо подайте! Серебряное, с красной окантовкой! Где ревень и чеснок порезанные? Сюда несите! И яблоки с красным бочком!
Котов бросил на стол блюдо, отбежал, вернулся с румяной тушкой птицы, водрузил на середину, стал быстро и ловко украшать.
– Дозволь мне! – вдруг вскочил Вторуша. – Позволь хоть раз в жизни самого государя рядом увидеть! Хоть раз в жизни ему услужить! Дозволь, когда еще такая возможность доведется?!
– Нельзя, друже, никак, – мотнул головой повар. – Это же честь великая!
– Знамо, честь, – ни мгновенья не усомнился купец. – Рубль плачу. Нет, три! Да пропади оно пропадом, десять!
Супротив такового богатства не устоял бы даже святой.
– Ладно, Карачун с тобой… Полотенце через плечо перекинь, – распорядился Кротов. – Поднос двумя руками держи. Войдешь, голову слегка наклони, по сторонам шибко не глазей. Сегодня государь без свиты, не заблудишься. Поставишь блюдо на стол, шаг назад, низко поклонишься, приятного угощения пожелаешь и уходи. Понял?
– Ага!
– Тогда шагай за мной. Не отставай, а то заблудишься. Все, готово! Забирай!
Вторуша схватил блюдо за края, поспешил за другом. Едва выйдя с кухни, крепче сжал пальцы левой руки, правой же расстегнул поясную сумку, нащупал берестяные туески, выдернул, зубами содрал восковые затычки, сплюнул в сторону, плеснул содержимым из берендеек на курицу, откинул их и снова перехватил блюдо двумя руками. Как раз вовремя, ибо Иван Котов остановился, отступил в сторону, повторил:
– Заходишь, ставишь, кланяешься, желаешь, уходишь, – и открыл перед купцом темную тесовую створку.
Как и приказано, Вторуша чуть опустил голову, из-за чего смог увидеть только малиновую кошму на полу, скамьи, стол и нижний край стен – прошел чуть вперед. Поставил блюдо на скатерть – аккурат перед смеющейся лопоухой девочкой лет десяти, в ситцевом платочке и ситцевом платье. Князь сидел с малышкой на углу, повернувшись к ней и держа за руку – отчего разглядеть государя всея Руси у купца так и не получилось. Он увидел только плечо, ухо и край войлочной тафьи.
– Приятного аппетита, государь! – отступил с поклоном Вторуша, после чего вышел из светелки и облегченно выдохнул: – Получилось!
* * *
После угощения злополучной курицей Дмитрий Юрьевич мучился в постели двенадцать дней, то приходя в себя и корчась от рези в желудке, то снова проваливаясь в небытие, опять возвращаясь и даже пытаясь говорить. Он был истинным воином и сражался до конца. Но в этом долгом поединке последний сын лучшего воеводы державы все-таки проиграл – и семнадцатого июля первый в истории государь всея Руси перестал дышать.
14 июня 1453 года. Москва, Великокняжеский дворец, женская половина
Две женщины, одна совсем юная, другая в возрасте, медленно шествовали по сумрачным коридорам дворца. Обе – в пышных платьях из легкого шелка и сатина, обе с драгоценными оплечьями, сверкающими серьгами и височными кольцами, с золотыми кокошниками, похожими на короны, обе с многочисленными свитами.
– Как тебе удается успевать так много, матушка? – удивилась юная княгиня. – Порою мне кажется, твой день втрое больше моего!
– Самое сложное – это не забыть и не отвлечься, Ягодка. – ответила пожилая женщина. – Обычно я составляю список нужных дел и не отступаюсь, покуда не закончу его полностью. Ты научишься, Ягодка, не беспокойся. Ты всему, всему научишься.
В одной из проходных комнат женщины поклонились друг другу и разошлись по разным коридорам. С легким шелестом разделились и их свиты.
Софья Витовтовна вошла в свои покои первой. Остановилась посреди горницы и развела в стороны руки:
