— Вам надо срочно идти к Монро, Элейн звонила.
— У меня нет времени.
— Она сказала, что это срочно.
— Диана, Тереза Тернпайк мертва, убита.
Диана выронила чашку с кофе, та упала ей под ноги и разбилась, оставив на индейской циновке коричневое пятно. Секретарша замерла в изумлении, а потом, бормоча извинения, опустилась на колени и стала собирать осколки. Джарвис наклонился ей помочь.
— А вы… вы знаете, кто ее убил? — спросила она.
— Нет. Беннет вернулся?
— Еще нет.
— Вызовите Дуга, скажите, чтобы непременно пришел сегодня.
— Хорошо, шериф.
— А что хотела Элейн Монро?
Заметив, как у собиравшей осколки Дианы дрожат пальцы, Джарвис велел ей прекратить это занятие: ему совершенно не хотелось, чтобы она порезалась и добавила на его коврик кровавых пятен.
— Она узнала о Луизе Мэки. Уже весь город в курсе. И… Элейн считает, что прошлой ночью ее дочь тоже изнасиловали.
При этом известии из рук Джарвиса посыпались осколки.
* * *
Семья Монро жила на юге Карсон Миллса, там, где вместо небольших, в основном трехэтажных построек центральной части города стояли просторные дома, окруженные садами с деревянными качелями и беседками, увитыми розами. В этом квартале улицы оставались чистыми, а припаркованные машины блестели. Монро занимали один из самых красивых домов: белый и просторный, напоминавший старинные дома плантаторов в Луизиане, с высокими закругленными окнами и белоснежными колоннами, поддерживавшими балкон, обрамлявший здание со всех четырех сторон.
Кормак Монро с сигарой в руке ждал Джарвиса на крыльце. Шериф прошел по длинной аллее с маленькими уличными фонарями. Внезапно у него перед глазами заплясали крупные хлопья, посыпавшиеся буквально из ниоткуда, а точнее, из туманного чрева так низко нависшего неба, что можно подумать, будто колокольни только что вспороли его, и теперь оно, словно огромная и бесформенная плюшевая игрушка, освобождалось от набитого в нее пуха.
— Вам следовало бы припарковаться под навесом, шериф, — произнес Кормак, — а не там внизу. Тогда вы бы не успели промокнуть.
— О, в моем возрасте немного движения никогда не помешает, — ответил Джарвис, приподнимая шляпу в знак приветствия.
В присутствии Кормака Монро Джарвис никогда не чувствовал себя непринужденно. Это было глупо и раздражало, но осанка Кормака производила на него невообразимое впечатление и внушала чувство, близкое к благоговению, от которого он не мог избавиться. Правнук золотоискателя, ставшего благодаря своей удаче за несколько лет миллионером, Кормак обладал богатством и влиянием. Ему принадлежал главный банк в городе, у него была своя газета, а так как и треть полей вокруг Карсон Миллса принадлежала ему, он владел еще и частью местного сельскохозяйственного кооператива, и это не считая делишек в Канзас-Сити. Но Канзас-Сити далеко, а потому тамошние его дела местных жителей не интересовали.
Само собой разумеется, все, чего хотел Кормак Монро, город ему давал. Тем не менее он никогда этим не пользовался, и семья Монро строго следовала этике, что не только вызывало восхищение, но иногда заставляло относиться к ним с подозрением. Они обеспечивали базовый бюджет благотворительных дел округа, лично вкладывались в промышленные проекты, в которых не участвовали напрямую, никогда не пропускали воскресной мессы в лютеранской церкви и считали, что газета должна сохранять независимость, даже если речь шла о критике управленческих решений, продиктованных Кормаком. А главное, в противоположность двум другим влиятельным семействам Карсон Миллса, Монро не лезли в политику. Обладая большими возможностями для сражений в сфере финансов и местной экономики, Кормак Монро никогда не вмешивался в дела мэрии. Джарвис Джефферсон всегда пользовался его поддержкой, хотя он ни разу не просил ее, и это его несколько удивляло: он ненавидел собак, способных укусить руку, которая их кормит, и тем не менее ему нравилось думать, что он Монро ничего не должен, так как никогда ничего у них не просил. К тому же, с людьми состоятельными он всегда поддерживал строго определенные отношения: не в силах перебороть себя, Джарвис перед ними всегда робел, как если бы деньги создавали им бесценную ауру, что, конечно, как он сам признавался, совершенно глупо, но он ничего не мог с собой поделать.
Своими темными глазами Кормак уставился на шерифа. Он был похож на Кэри Гранта с его безупречным боковым пробором и черными как смоль волосами. Когда Джарвис поднялся по ступенькам на крыльцо, бизнесмен взял его под руку.
— Спасибо, что приехали, шериф, — произнес он негромко, не глядя на него. — Я не уверен, что Элейн ничего не напутала, но я был бы вам очень признателен, если бы вы сделали вид, что внимательно ее слушаете.
Джарвис заколебался. Он замечал, что в случаях насилия нередко именно отец семейства старается свести на нет серьезность ситуации, чаще всего чтобы погасить скандал и защитить от сплетен свое потомство, а главное, чтобы сохранить шанс сделать хорошую партию, поэтому расследовать такие дела оказывалось крайне сложно. В этот раз, зная, что в округе бродит потенциальный хищник, шериф был склонен, скорее, поверить недоверчивой матери, чем покровителю-отцу. Ничего не ответив, он последовал за Кормаком Монро в гостиную размером с весь дом Джарвиса, украшенную большими картинами, объемными букетами цветов (принимая во внимание холодное время года, букеты больше всего удивили шерифа) и длинными белыми диванами со множеством подушек.
Если Кормак имел отдаленное сходство с Кэри Грантом, то его жена Элейн явно хотела походить на Ким Новак с ее высоким лбом, светлыми волосами и фарфоровой кожей. Несмотря на обстоятельства, она успела нанести на щеки немного румян, ее глаза были безупречно подведены черным карандашом, а губы старательно подчеркнуты яркой красной помадой. Когда она встала навстречу шерифу, тот на мгновение ощутил себя среди декораций к фильму, в обществе двух звезд, ожидающих, чтобы камеры остановились, и тогда они смогут улыбнуться, дружески похлопать друг друга по спине и расслабиться. Но ничего такого не произошло, и царившее в комнате напряжение, настолько сильное, что пушистые волосы на затылке Джарвиса встали дыбом, не рассеялось. Шериф впервые попал в жилище Монро, и сам интерьер уже подавлял его.
Бесцветным голосом Элейн предложила ему чаю, но он вежливо отказался. Она сидела на краю дивана, напротив Джарвиса, в своем безупречном, с иголочки костюме из мягкой шерсти, казавшейся нежнее кожи младенца, и нервно потирала руки, глядя на шерифа холодными голубыми глазами, контрастировавшими с ее приветливой внешностью.
— Я узнала про Луизу Мэки, — внезапно произнесла она. — Мне кажется, он снова объявился, теперь у нас.
Ее веки коротко сомкнулись, а когда она вновь открыла глаза, ее ледяные радужки с вызовом обратились к мужу, как бы говоря, что не стоит препятствовать ей. Кормак ответил подобающей улыбкой. Он явно не собирался противоречить супруге, однако все в нем выдавало его скептический настрой.
