И мой мир — тот, что снаружи, тоже был другим. В интернет-реальности было нечем дышать, а рядом со мной гималайские леса дарили свежесть воздуху, несмотря на подкрадывающуюся жару. Меня ненавидели бесчисленные Anonymous, а ребята-американцы светились улыбками, то и дело махали дружелюбно и помогали накладывать субтитры, форматировать видео. На тарелке лежали три желтых шарика Ладу, которые с любовью принесла Падмини. Видимо, мир действительно был черно-белым и округлым, как знак Инь-Янь, где одно перетекает в другое и существует одновременно. Это и есть Целое.
Поддавшись шуму чужих мыслей и аляповатой, базарной суете, я отдала последнюю дань слабости и теперь ощущала себя такой же цельной, как гора, восставшая к небу за парком ашрама. Осознание себя самой стало естественным: я не лучше никого и не хуже. Я уже прошла Матхуравой уроки страстей, одержимости, экзальтированности. Теперь собой я выбрала прозрачность и этот момент, которым дышу. Этого оказалось достаточно, чтобы пришел плотный, нерушимый покой, похожий на звук Ом, пропеваемый густыми басами индийских пандитов
[39].
Хаос мыслей отступил, я была уверена, что делаю лучшее из того, что дается сейчас, из того, на что способна. Мир тёк рядом, а я наблюдала и просто ждала, что он предложит мне.
Через полтора часа на телефон Валеры позвонил адвокат с голосом участника «Клуба Знатоков», Морфин.
— Варвара, рядом со мной стоит представитель Следственного Комитета, Олег Иванович Харитонов, я передаю ему трубку.
Суровый голос из другой реальности не бросался сантиментами и был скуп на слова, но то, что я предвидела еще ночью, он сказал:
— Варвара Константиновна, мы встретим вас в аэропорту, обеспечим полную охрану и неприкосновенность. Ваши показания необходимы для следствия, как и ваше присутствие в суде.
— Хорошо, на суд я приеду. Как только билет будет у меня на руках, я сообщу вам об этом через господина Морфина.
Я отбила звонок и пошла к домику Праджни-джи. Наступило время прощаться. Индиец в оранжевой рубашке катил по дорожке к столовой живописную повозку с овощами, кореньями и фруктами, разложенными на подвявшей, зелеными прядями свисающей с тележки, траве. За ним брела трансцендентная корова, пожевывая на ходу ароматную зелень. В тени под деревьями приезжие на ковриках практиковали йогу. Обезьяна что-то медленно перебирала тонкими черными, почти человеческими пальчиками, забравшись на крышу веранды. Туристы с фотоаппаратами, обмотанные деревянными бусами и браслетами, робко заглядывали в ворота. Ашрам жил своими протяжными, неспешными буднями. А меня ждала Москва. Серый март. Суд.
Потому что я — свидетель, и круг замкнется, когда я сыграю эту роль до конца.
* * *
Двигатели самолета мерно гудели, на соседнем кресле спала старушка, за окном проплывали облака, а я рассматривала золотое колье с рубином — внезапный подарок, затерявшийся в наволочке. От Валеры, от кого еще он мог быть? Украшение упало на пол, когда я собиралась. Я до сих пор удивлялась: каким образом камень нашел своих прежних владельцев?
Память Матхуравы после переживания его смерти прописалась сквозь мою, и теперь не нужны были вспышки воспоминаний, у меня просто были два детства, две юности, две жизни и пока только одна смерть… Их, безусловно, было гораздо больше, но именно нынешняя и та, индийская, сплелись воедино, как нити золотой проволоки в цепочке, лежащей на моей ладони.
Стюардесса прошла по салону, предлагая напитки, я взяла минеральную воду и снова принялась рассматривать антиквариат. Сегодня он стоит, наверное, целое состояние, учитывая размер камня и его древность. Подушечкой пальца я нащупала крошечное перышко, обвившее иероглиф, — клеймо. Именно в том месте, где я ставила его более двух с четвертью тысяч лет назад…
Я поднесла к глазам рубин, ограненный в виде капли. Показалось, будто вчера я большими мужскими руками особым молоточком с острым концом откусывала миллиметр за миллиметром все лишнее от корунда. А затем, нажимая босой ногой педаль колеса, похожего на гончарное, полировала грани. Долго и кропотливо. С одной мыслью — этот камень, прекрасная алая Ратнанайяна
[40], должен был родить любовь в сердце Соны. Покорности мне уже было мало. Хотелось радости в ее глазах, иного трепета, приязни.
С каждым днем росла тревога в душе, что девушка сбежит и влюбится в кого-то другого. И, если хоть в чем-то были правы астрологи, подаренный с надеждой на взаимность рубин должен был сблизить любимых, усилить влечение и внутреннюю силу. Казалось, что будто совсем недавно, а не в пра-пра-прошлой жизни я брала пинцетом, подставляла камень под яркий огонь лампады, и рубин отзывался на свет, играл, окрашивая красными тенями инструменты.
Я зажала в кулаке драгоценность. Подарок был символичным — «Сона» вернула привязку «Матхураве» — последний крючок расцеплен. Никаких больше чар, никакого принуждения, при котором не рождаются и уж точно не выживают настоящие чувства. Возможно, когда развяжется последний кармический узел, нам с Валерой будет просто нечего друг другу сказать, и мы взглянем в глаза, кивнем и разойдемся каждый в свою сторону, чувствуя освобождение и переворачивая новую страницу в жизни. Сердце защемило. Оно еще не готово. Посмотрим, что произойдет после суда. Если, конечно, удастся попасть на него живой.
Как сказал Сергей, у Шиманского была поддержка в московской полиции, а у Валеры — высокопоставленные враги, которые были как-то связаны. И тем, и другим было не нужно, чтобы я выступила с показаниями.
«У нас есть догадки, но так и не известно, кто заказал Черкасова. Не расслабляйся до самого конца. Полагайся на чуйку», — посоветовал Сергей.
И я поняла, что надо оставаться в настоящем, с полным вниманием в глазах, слухе и без разброда в мыслях. Потому что сделать надо больше, чем кажется возможным, чтобы Валеру не постигла ужасная участь в тюрьме, чтобы моя бедная Ника, пострадавшая за меня, больше не плакала по дому, а вернулась к сестре, наконец.
Для этого надо остаться живой. Надо не заснуть в мыслях о прошлом и будущем.
Объявили посадку. Самолет прилично тряхнуло. И шум в моей голове потек мимо меня, позволяя наблюдать то, что происходит. Прямо сейчас. Видеть. Слышать. Чувствовать. Старушка рядом проснулась и затараторила на французском об ужасной погоде. Я улыбнулась и ответила. За время практик и медитаций в ашраме во мне накопилось много психической энергии, а когда ее не тратишь на обмусоливание провалов и падений, прислушиваешься только к тому, что сейчас, замечаешь удивительные вещи. Особенно если делаешь это не в первый раз, а уже привычно плывешь в настоящем, как во многочасовой Випассане. Чувствуешь ритм жизни, нюансы, детали, словно ловишь вай-фай хорошего качества. Всё просто: настоящее предлагает тебе что-то, и ты сонастраиваешься с ним.
Боинг приземлился. Мы вышли на трап в серый мороз и колкий ветер. Я поддержала соседку-бабульку под руку, отшатнувшуюся от русского холода обратно в салон, словно там можно было спрятаться, закутаться в лоскуты индийского зноя. Старушка повисла на мне, и я помогла ей взобраться в автобус. Нас подвезли к терминалу.
