– Да ни хера они не понимают, эти твои родственники! – выпалил Чендлер.
Митч засмеялся.
Чендлер почувствовал, что закипает.
– В этом ты, возможно, прав, но мы-то понимаем, – произнес Митч, подчеркивая это «мы». – Поэтому будем добиваться передачи детей через суд.
– И это вы, типа, всего год встречаетесь?
– У нас все серьезно, Чендлер. Мы живем вместе. Я хочу детей и не против того, чтобы они уже были большими. Экономит кучу нервов.
У Чендлера чуть не пропал дар речи.
– Да пошел ты… Задумал стать их отчимом?!
– Хочешь верь, хочешь нет, но, к счастью, тебя никто не спрашивает. Все решит суд. А у меня там много знакомых.
Чендлеру не терпелось его ударить. Митч стоял прямо напротив, выпирающий подбородок явно просил кулака. С другой стороны, поддаться импульсу значило получить выговор и вылететь из полиции. С точки зрения суда, еще один довод в пользу Тери. Однако чем дольше Чендлер оставался в кабинете, тем сильнее хотелось ударить – не раз и даже не два.
Выход был только один. Чендлер хлопнул дверью и ушел.
31
Жара стояла невыносимая, но Чендлер ее не замечал. Отмахнувшись от репортеров, дежуривших у входа в участок, он зашагал по Харпер-авеню – то под палящими лучами, то в тени навесов. В голове болталась только одна мысль.
Она сама нас бросила.
Чендлер, в общем-то, понимал Тери. Жизнь в Уилбруке была слишком размеренной и скучной для такой подвижной натуры. Время здесь как будто текло с другой скоростью. Мистер Пикок сидел перед магазином инструментов, пока покупатели выбирали товары, не торопясь приходить на помощь. Ансел Паркер с сизифовой обреченностью гонял мух в своей бакалейной лавке. Миссис Коттерол щедро поливала рассаду на балконе, несмотря на замечания относительно чрезмерного расходования воды, периодически обливая прохожих… Обычно этих мыслей было достаточно, чтобы отвлечься, но сейчас такой способ не помогал. Чендлер снова и снова возвращался к тому, что у него хотят отнять детей. Хватит ли у судьи наглости отдать Сару и Джаспера матери после всего, что она сделала – точнее, не сделала? С другой стороны, если она действительно остепенилась, как говорит Митч, такой исход вполне вероятен.
Его дети будут жить с Тери и Митчем. Митч и Тери! Да они друг друга на дух не переносили – и на́ тебе, пара! Если дети переедут в Порт-Хедленд, придется снова раз в неделю ездить на побережье и смотреть на любящих «родителей»… Чендлера передернуло.
Рядом притормозил автомобиль. Зажужжал стеклоподъемник, и с водительского сиденья высунулся Митч.
– Чендлер, поверь, мы собирались сказать тебе. Не я, конечно, но Тери, а… видишь, как получилось. Мы хотели сначала проверить, насколько у нас все серьезно, а проверив, пришли к выводу, что детям будет лучше в большом городе. Пусть поглядят хотя бы, а дальше сами решат. В наши дни в глухомани жить нельзя. Думаю, ты и сам это понимаешь.
Чендлер остановился.
– Хочешь забрать Тери – забирай. Мне все равно, что там у вас. Но детей ты у меня не отберешь, ясно? – Он и сам не понял, как не сорвался на крик.
– Это решит суд, Чендлер. Только не сейчас. Сейчас у нас есть дело. Садись в машину, и поедем в участок.
– Сам дойду, – бросил Чендлер.
Наедине с Митчем он бы за себя не отвечал.
По пути назад Чендлер словно бы впервые отметил, насколько в Уилбруке пыльно и безлюдно – точно в декорациях к старым вестернам. Раскаленный асфальт жег сквозь подошвы, вытягивая последние силы. Городок застрял в прошлой эпохе: все эти чугунные фонари, изящные аркады и улицы, рассчитанные на пешеходов, а не на автомобили. Наверное, Митч прав – это место действительно глухомань. Джаспер и Сара сами должны решать, где им жить, и неверно было бы силой удерживать их здесь. Впрочем, как верно сказал бывший друг, всему свое время. Сейчас есть более важное дело.
* * *
Когда Чендлер вошел в кабинет, его коллеги обсуждали, что делать с подозреваемыми. Митч настаивал на том, что, исходя из свежих доказательств, все указывает на вину Хита. Закончив речь, он поинтересовался мнением остальных, но скорее для галочки. Его подручные, конечно же, согласно закивали. Возразила одна лишь Таня: несмотря на психологическое – и физическое – давление, ни Гэбриэл, ни Хит не отказались от своих показаний.
– У нас есть заступ и кусок рубашки, – перечислил Митч. – Кроме того, Баруэлла поймали при попытке угнать машину – вероятно, с целью скрыться на ней.
– Гэбриэл тоже сбегал от нас, – заметил Чендлер.
– А потом сдавался, – парировал Митч. – Дважды.
– Не очень охотно. Готовы ли мы пойти на такой риск… – на слове «Митч» Чендлер осекся. Бывший напарник мог счесть это за оскорбление, и тогда его не урезонить. Чендлер же, напротив, хотел посеять в нем сомнения в правильности принятого решения, – …инспектор?
По взгляду Митча было понятно, что он заметил паузу и заподозрил неладное.
– Надо предъявлять обвинение обоим, – заключил Чендлер.
– Один из них невиновен, – напомнил Митч.
– Пока мы не знаем, кто именно, нам – всем – придется пойти на сделку с совестью.
Чендлеру самому от себя было тошно. Даже мысль о том, чтобы лишить свободы невиновного, противоречила всем его принципам, но иного выхода не находилось.
– Итак? – спросила Таня.
– Предъявляем обвинение в убийстве обоим, – повторил Чендлер. – По-другому никак. Мы и так уже превысили все мыслимые сроки содержания под стражей, даже с учетом перевозки, сбора улик, побегов и медицинской помощи. Еще хоть капля, и все развалится – или того хуже, нас обвинят в нарушении гражданских прав.
Все молча смотрели на Митча.
Тот нехотя кивнул.
– От адвокатов один бардак, – проговорил он с явным неодобрением. – Я надеялся, что до этого не дойдет, но ничего не поделаешь. Ладно, предъявляем обвинения обоим. Поехали.
На этом совещание закончилось.
* * *
Пока подозреваемые советовались со своими адвокатами, Чендлер снова невольно задумался о Митче и Тери. Звонить ей бесполезно и глупо, а обсуждать ситуацию с бывшим другом нет никакого желания.
Чтобы отвлечься, он решил навестить судмедэкспертов. Они обосновались в здании муниципалитета в паре сотен метров дальше по улице. Строение из потрескавшегося красного кирпича отличалось от склада только узорчатыми окнами. Такой суеты здесь не было со времен Второй мировой, когда в разгар вербовочной кампании велись жаркие споры о том, следует ли отправлять мужчин на другой край света воевать неизвестно за кого. Наиболее буйных протестующих тогдашний мэр – а по совместительству владелец паба – Гарри «Раскат» Уинтер связал церемониальной цепью и растащил по домам. Сообщение об этом попало во все газеты, что обеспечило пребывание Гарри на посту еще на десять лет.
