Сержант созвонился с компьютерным отделом центрального штаба в Перте. У дежурного оператора он попросил раздобыть список детей, попавших в синглтонский приют за последние тридцать лет.
Спустя десять минут на почту пришел объемистый архив. С первого раза он открываться не пожелал, будто хранил в себе секреты, грозящие смертью тому, кто их прочтет. Со второй попытки получилось. Чендлер ввел в строку поиска «Гэбриэл Джонсон». Результатов не было. Попробовал «Хит Баруэлл». И снова ничего. Поиск по имени «Сет» выдал пару записей, но они не имели отношения к делу. Исчерпав возможные варианты, Чендлер начал перебирать личные дела с фотографиями вручную. Ночь обещала быть долгой.
Первые полчаса ничего не дали. Никого, даже отдаленно напоминавшего Гэбриэла, среди детей на фотографиях не обнаружилось. Через час у Чендлера начали болеть глаза. Он уже не вчитывался и не всматривался, раздумывая, с какого еще угла можно было бы подойти к поиску. Чендлер нутром чуял, что все крутилось вокруг «начала», религии, какого-то поворотного момента в жизни сбежавшего преступника.
* * *
Только спустя еще час Чендлер наткнулся на фотографию Гэбриэла. Находка была столь неожиданной, что сержант по инерции прокрутил еще несколько снимков сирот прежде, чем вернуться назад. На экране определенно был Гэбриэл, только моложе, с короткой стрижкой, подчеркивающей исключительную худобу. Он больше напоминал узника концлагеря, а не сироту, однако сходство было несомненным.
С замирающим сердцем Чендлер изучал личное дело Дэвида Гэбриэла Тейлора. Ночное недержание, периодические вспышки гнева, иногда на грани насилия, однако ничего сверхъестественного для неуравновешенного подростка. К сожалению, записей оказалось совсем немного: Гэбриэла отдали в приемную семью спустя каких-то полгода. Тут же давались имена и адрес: Дина и Джеффри Уилсон; Глендон, пригород Перта.
Чендлер набрал номер. Через несколько гудков трубку взяли.
– Могу я поговорить с мистером Джеффри Уилсоном?
– Да, внимательно вас слушаю.
Голос был неожиданно приятным, глубоким и басовитым – не как у разбуженного посреди ночи обывателя.
– Вас беспокоит сержант Чендлер Дженкинс из полицейского участка города Уилбрук. Мне бы хотелось…
– Прошу прощения, откуда? – перебил мистер Уилсон.
– Уилбрук, северная часть плато Пилбара.
– При чем тут Уилбрук? – удивился мистер Уилсон, потом поправился: – Простите, я хотел спросить, что вам от меня нужно, да еще в такой поздний час?
– У меня к вам пара вопросов относительно Дэвида Гэбриэла…
– Я знаю, о ком вы, – резко оборвал Чендлера собеседник.
Голос его сразу стал грубым.
– Хорошо. Я хотел бы узнать…
– Я… мы не желаем ничего о нем слышать, сержант.
Чендлер был в высшей степени заинтригован. В трубке послышался шорох, видимо, ее собирались бросить.
– Мистер Уилсон, прошу вас, подождите! – быстро произнес Чендлер. – Всего пара вопросов, обещаю. Вы разве не хотите узнать, зачем я звоню?
Он искренне надеялся, что любопытство возьмет верх.
– Совсем нет, – отрезал Джеффри. – Мы с женой пытались научить его отделять добро от зла, а в ответ получили лишь черную неблагодарность.
– Добро от зла? В религиозном смысле?
– Да, сержант, в религиозном. – Было слышно, что мистер Уилсон еле себя сдерживает.
– То есть вы религиозны?
– Да, и гордимся этим, – сурово ответил Джеффри, как будто Чендлер его в чем-то обвинял. – Мы хотели сделать из него доброго, праведного человека, особенно после того, что стало с его родными.
– А что с ними…
– Автомобильная авария, сержант. Страшное потрясение для мальчика в столь юном возрасте, в том нет сомнения. Но мы верили, что сумеем вернуть его на путь истинный. Объясняли, что Господь посылает нам испытания, что он добр и направляет нас. Надо только раскаяться в своих грехах и подчиниться слову Его.
От этих фраз у Чендлера по спине пробежали мурашки.
– И в чем состояло ваше обучение?
Отвечать на этот вопрос мистер Уилсон был явно не настроен, так что оставалось лишь гадать: нравоучения, труд – а то и похуже. В какой-то момент сирота решил стать убийцей.
– А когда Дэвид – то есть Гэбриэл – покинул вас?
– В восемнадцать, – теперь Джеффри отвечал односложно. Ему явно не терпелось завершить разговор. – С тех пор не появлялся. И мы не хотим его видеть. Он превратил наш дом в притон и вертеп, сержант. В притон и вертеп, Содом с Гоморрой. Он приводил блудниц, и те расхаживали у нас нагишом, как Ева в Эдемском саду. Каждый раз нам с женой приходилось отдраивать полы и мебель.
Чендлеру показалось, что из трубки стали доноситься сдавленные рыдания. Затем басовитый голос сменился женским. Это была, видимо, Дина.
– Перестаньте докучать моему мужу, сержант. И не смейте больше напоминать про этого мальчишку. Отродье дьявола! – процедила она и бросила трубку.
Откинувшись в кресле, Чендлер стал переваривать услышанное. Только что у него не было ни единой зацепки, теперь же требовалось решить, с какой лучше начать. Было ясно, что в этом доме что-то случилось. Приемные родители, помешанные на религии, стремились привить свои взгляды подростку, пережившему психологическую травму. И в какой-то момент Гэбриэл не выдержал и свихнулся.
42
Вооружившись свежей гипотезой и кое-какими доказательствами, Чендлер снова направился к Митчу.
И он бы дошел до кабинета, если бы не телефонный звонок. Участок буквально засыпали обращениями о том, что беглеца якобы видели там-то и там-то. Однако на сей раз звонил сам Гэбриэл!
Ник отчаянно замахал руками, чтобы привлечь внимание Чендлера, и, прикрыв микрофон на гарнитуре ладонью, прошептал:
– Это он!
Все в участке сразу же замолчали, поняв, кого имеет в виду юный стажер. Хлопнула дверь, и вышедший из кабинета Митч потребовал, чтобы звонок перевели на его аппарат.
Полицейские сгрудились вокруг стола для совещаний, за которым когда-то сидел Чендлер. Митч поочередно просверлил каждого взглядом и, для наглядности ткнув себя пальцем в грудь, заявил:
– Говорить буду я. Всем остальным молчать.
На коммутаторе замигала лампочка. Митч перевел телефон в режим громкой связи и нажал на кнопку.
– Мистер Уил…
Гэбриэл не стал его слушать.
– Я звоню, чтобы сообщить вам, что я решил изменить свою цель.
Митч не дал сбить себя с толку.
– И как именно?
– Я убью не пятьдесят пять, а девяносто.
Все присутствующие непонимающе переглянулись, ожидая разъяснений: кого, где, когда, почему, – но их не последовало.
