Он много раз анализировал ход следствия, но все никак не мог взять в толк, в чем же эта ошибка заключалась. Если, впрочем, они вообще ошиблись. Зато Нюландер прекрасно знал, что может забыть о блестящей карьере – здесь ли, в управлении, в другом ли месте в пределах этого города, – если в самом ближайшем будущем они не добьются весомых результатов.
– Ты должен вернуть меня в группу.
– Янсен, мы об этом уже говорили. В группу ты не вернешься. Езжай домой. Возьми неделю отпуска.
– Домой не поеду. Я хочу помочь ребятам.
– Это исключено. Я ведь знаю, что значил для тебя Рикс.
Тим Янсен не воспользовался предложением Нюландера сесть на дизайнерский офисный стул фирмы «Эймс» и остался на месте, уставив взгляд в окно на дворик с колоннами:
– Что сейчас происходит?
– Люди вкалывают. Я сообщу, когда будут новости.
– Так… Выходит, ни хрена они не нашли, Хесс и эта сучка?
– Янсен, отправляйся домой. У тебя в башке туман. Ступай домой и проспись.
– Это Хесс во всем виноват. Это-то хоть тебе понятно?
– В смерти Рикса никто не виноват, кроме преступника. Фактически я, а не Хесс, дал добро на операцию. Так что если тебе кого и винить, так только меня.
– Рикс в одиночку из дома на вышел бы, если б не Хесс. Хесс на него надавил.
– Не понимаю, о чем ты…
Янсен отвечает не сразу. Сперва просто смотрит в окно.
– Мы три недели почти не спали… Все силы положили – и в конце концов нашли улики и добились признательных показаний… И тут является этот говнюк из Гааги и начинает распространять слухи, будто мы на самом деле облажались. – Янсен говорит медленно, отделяя слова друг от друга, взгляд его устремлен куда-то вдаль.
– Да ерунда все это. Дело ведь раскрыто. Так что ни фига вы не облажались. Усек?
Янсен глядит прямо перед собой, точно находится где-то совсем в другом месте, но тут звонит его мобильник, и он выходит из кабинета, чтобы ответить на вызов. Нюландер провожает его взглядом и ловит себя на внезапной мысли, что больше всего ему сейчас хочется, чтобы Хесс с Тули́н добыли в беседе с министром что-нибудь стоящее.
81
Сотрудники Министерства соцзащиты приносят коробки и ставят их на белый стол в форме эллипса в помещении с высокими потолками.
– Все материалы будут здесь. Если вам понадобится что-то еще, скажите, – услужливым тоном говорит первый замминистра и направляется к двери. – Счастливо поработать.
В освещающих коробки солнечных лучах плавают пылинки, но тут за окнами собираются тучки, и роль солнца берут на себя лампы дизайна Поуля Хеннингсена
[31]. Опера вынимают из коробок папки с делами, однако для Хесса они не представляют никакого интереса. Он в состоянии дежавю. Ведь всего лишь несколько дней назад он стоял в другом конференц-зале, в Копенгагенской ратуше, со стопкой других дел, и ему представляется, будто преступник поместил его в подобный кафкианскому мир абсурда с новыми делами, которые теперь придется проверять. И чем больше папок он видит в коробках, тем яснее становится ему, что заняться им следует совсем иным, что надо выйти за рамки предсказуемости; вот только неведомо ему, как это осуществить.
Вообще-то Хесс возлагал большие надежды на допрос Розы Хартунг. После невразумительного разговора с Фогелем, который напомнил им с Тули́н, что они будут не допрашивать Розу Хартунг, а беседовать с нею, они вошли в кабинет министра, где та уже ожидала их. Полицейские подробно рассказали ей о каждой из жертв, но, по ее словам, она о них ничего не знала. Хесс понимал, что она действительно старалась припомнить, сталкивалась ли ранее с ними или с их родственниками, но ничего вспомнить так и не смогла. Ему даже пришлось подавлять в себе чувство сострадания к ней. Роза Хартунг, красивая, одаренная женщина, потеряла дочь и за то короткое время, что Хесс знал ее, сильно сдала. Взгляд у нее стал какой-то растерянный и поникший, точно у загнанного зверя, а когда она рассматривала фотографии и документы, было видно, как дрожат ее тонкие пальцы, хотя министр всеми силами старалась унять их.
И все же Хесс говорил с ней жестким тоном, потому как считал Розу Хартунг ключом к разгадке преступления. Трех убитых женщин объединяло нечто общее. Во всех трех случаях их дети подвергались домашнему насилию в грубой форме. Во всех трех случаях преступник рассылал анонимные заявления с призывом изъять детей из семьи. И во всех трех случаях система ошибочно отвергала обвинения в адрес их семей, не предпринимая никаких действий в защиту детей. А поскольку на месте преступления всякий раз оказывался каштановый человечек с отпечатками пальцев дочери Розы Хартунг, не исключено, что преступник тем самым хотел привлечь ее к ответственности, и эти убийства должны были донести до нее какое-то послание, о чем-то напомнить ей.
– Нет, не знаю. Сожалею, но ничем не могу помочь вам.
– А как вы думаете, почему в последнее время в ваш адрес поступали угрозы? Я так понимаю, что вы получили весьма неприятное электронное послание и кто-то намалевал слово «убийца» на министерском автомобиле. Как вы полагаете, кто бы это мог сделать? А главное, с какой целью?
– Контрразведчики задавали мне тот же вопрос, но у меня нет никаких предположений на сей счет.
Хесс сознательно не стал говорить, что история с автомобилем может иметь отношение к убийствам, – ведь, по данным спецслужб, надпись нанесли на радиатор машины в тот же период времени, когда случилось нападение на Анне Сайер-Лассен. То есть, судя по всему, речь идет о не связанных друг с другом происшествиях. Если, конечно, не считать, что на самом деле орудовали двое преступников в сговоре друг с другом, – но пока что не было никаких оснований рассматривать такую версию.
Тут в разговор вступила потерявшая терпение Тули́н:
– Но ведь вам должно быть понятно, о чем идет речь? Ведь есть же свидетельства, что вас не все уважают. И может быть, вам известно, за что кто-то хочет отомстить вам?
Советник министра Фогель сразу же заявил, что такой резкий тон в данной беседе недопустим, однако Роза Хартунг снова подтвердила свое желание все-таки помочь следствию. Вот только ей не вполне понятно, каким образом. Всем ведь известно, что она всегда выступала на стороне детей и призывала изымать их из семей, в случае если они подвергаются домашнему насилию. И именно поэтому министр обратилась к местным властям с просьбой ввести у себя систему приема анонимных заявлений соответствующего характера, как это уже сделано в копенгагенском муниципалитете. Защита интересов детей – главный пункт ее программы, и когда Розу Хартунг назначили министром, она первым делом призвала власти на местах активнее выступать в защиту прав ребенка. Потребность в этом была высока – ведь как раз тогда всплыли грубые нарушения в деятельности некоторых муниципалитетов в Ютландии. И, ясное дело, по этой причине у нее могли появиться противники, в первую очередь из числа чиновников, ну и, конечно, семей, на себе ощутивших ужесточение политики министерства в этом вопросе.
