В заключение Марк решил порасспросить инспектора о предмете, висевшем на зеркале заднего вида в машине жертвы, однако начал издалека:
– Кто-нибудь из тех, кому ты показывал на допросах фото с места преступления, обратил внимание на наличие в машине предметов, вызвавших у них удивление?
Вопрос инспектора явно поразил:
– Откуда ты знаешь? И почему спрашиваешь?
– Ты можешь ответить?
– Мать жертвы удивилась, что на зеркале заднего вида в машине жертвы висел каштановый человечек. Ей это показалась странным, поскольку у дочери с детства была аллергия на орехи.
Инспектор не любил оставлять непроясненные вопросы без ответа и не поленился попробовать разгадать загадку. На его запрос в детский сад сына убитой ему сообщили, что в последние несколько недель дети его группы изготавливали каштановых человечков. И можно предположить, что мать, несмотря на возможную аллергическую реакцию, сама поместила произведение сына в машине. Хесса аж передернуло. Версия инспектора на первый взгляд казалась правдоподобной; Марк же ни на миг не усомнился в том, что она неверна. Ну кого, скажите на милость, может поразить каштановая фигурка в сентябре или октябре месяце?! Да наверняка никого. Хессу показалось, что его вопрос вызвал у инспектора новую волну сомнений и самокритики, и поспешил погасить ее. Зачем разжигать страсти, ведь речь-то идет всего лишь о версии…
Не имея возможности дальше копаться в этих историях здесь и сейчас, Хесс поворачивает на юг в надежде переговорить с кем-нибудь о деле «Мён, 31 окт. 1989». Мён, к счастью, находится в юрисдикции управления полиции округа в Вордингборге, так что, по крайней мере, он не попадет в снежный занос в самой глухой провинции. В то же время Хесс уже начинает жалеть, что затеял эту лабуду. По этой же причине он так до сих пор и не связался ни с Тули́н, ни с Нюландером. Поднимаясь по скользким, занесенным снегом ступеням к входу в здание вордингборгского отдела полиции, Марк сильно сомневается, что ему сегодня вообще понадобится звонить им. Да, в аэропорту его посетило озарение, но потом он постепенно осознал, какую сложную задачу поставил перед собой. Даже если окажется, что терроризировал и убивал женщин в течение столь долгих лет один и тот же преступник, им потребуется минимум столько же времени, чтобы доказать это, сколько ему – для того, чтобы эти злодеяния совершить. Если, конечно, его версия верна.
В дежурке вордингборского отдела Хесс пересказывает уже ставшую привычной придуманную им легенду, объясняет, что сотрудничает с отделом по расследованию преступлений против личности копенгагенского управления и ему необходимо побеседовать с местным начальником. В отделе царит суета сует по причине гололедицы на дорогах, где сегодня аварии случаются одна за другой. И все же находится одна добрая душа, которая подсказывает ему, где найти Бринка.
Хесс входит в неприбранный офис открытого типа, где рыжий мужик лет эдак шестидесяти и с центнер весом, с оспинками на лице, надевает пальто, продолжая разговор по телефону:
– Оставь свою хрень там, если она не заводится. Я сейчас буду!
Мужик завершает разговор и шагает к выходу, даже не делая попытки посторониться и пропустить Хесса.
– Могу ли я поговорить с Бринком?
– Я ухожу, так что придется подождать до понедельника.
Марк спешно достает свой полицейский жетон, но Бринк уже вышел в коридор, застегивая на ходу молнию парки.
– Это важно. У меня всего пара вопросов по одному делу и…
– Ясен перец, но у меня уик-энд. Обратись в дежурку. Уверен, они тебе помогут. Всего хорошего!
– Я с этим в дежурку обращаться не могу. Речь об одном убийстве на Мёне в восемьдесят девятом году.
Крупная фигура Бринка останавливается посреди коридора. Мгновение он стоит спиной к незваному гостю, но когда поворачивается к нему, Хессу кажется, будто Бринк увидел перед собой привидение.
106
Инспектор полиции Бринк на всю оставшуюся жизнь запомнил тридцать первое октября 1989 года. Все, что ему довелось пережить за время службы в полиции, блекнет на фоне увиденного в тот день. Даже теперь, так много лет спустя, когда Бринк сидит в полутемном кабинете напротив Хесса, а за окном все сыплет и сыплет снег, он не может сдержать волнения.
Оперативный сотрудник Бринк за день до своего двадцатидевятилетия прибыл в усадьбу Эрума во второй половине дня, поскольку тогдашний инспектор Мариус Ларсен вызвал подкрепление. Мариус Ларсен, или, как его тогда величали, «шериф», выехал по жалобе одного или нескольких соседей, сообщивших, что скотина Эрума разгуливает по их полям. Подобное случалось и ранее. У Эрума, сорокалетнего с хвостиком главы семейства, было небольшое хозяйство, и к тому же он еще подрабатывал на паромном причале. На фермера никогда не учился, да и опытом и навыками работы на селе не обладал. В округе говорили, что скотину он держит только ради скромного заработка. Усадьбу же Эрум приобрел за сущие гроши на аукционе по продаже недвижимости за неуплату долгов. Хлев, скот и посевные площади продавались вкупе с жилыми постройками, вот он и решил зашибить на этом деньгу. Правда, дела у него шли ни шатко ни валко. В общем, когда разговор заходил об Эруме, чаще всего звучало слово «деньги» или скорее «отсутствие средств». Кое-кто при этом утверждал, будто именно из-за финансового положения семьи Эрумы предложили местным властям помещать у них приемных детей. Вслед за очередным ребенком или подростком, прибывавшим к ним на воспитание, на счет Эрума поступала определенная сумма. И с годами таких воспитанников набралось немало.
Конечно, в маленьком сельском сообществе Мёна понимали, что Эрумы не принадлежат к сторонникам мягких методов социальной педагогики. Но с другой стороны, все признавали, что попавшие под крыло их семьи дети оказывались в весьма неплохих для воспитания условия. Свежий воздух, поля, скотина – ребятишки учились, помогая взрослым зарабатывать на хлеб. Детей Эрумов, будь то приемные или их собственные, биологические, легко было отличить от других детишек в округе. Ведь одежда у них была поношенная и зачастую не соответствующая сезону. Соседи отмечали, что все семейство держалось отчужденно, а нелюдимость приемышей объясняли их печальным прошлым. Так или иначе, но Эрумы, хотя их и недолюбливали, все же в какой-то степени пользовались уважением, ведь они – за деньги или нет – творили добро для детишек, у которых в этом мире больше никого и ничего не осталось. Ну а то, что Эрум вдоволь заряжался пивком, когда работал на паромном причале или просто сидел в порту в своем старом, видавшем всякие виды «Опеле», так пусть его, на здоровье.
Вооруженный этими не слишком обширными знаниями, Бринк с коллегами и прибыл на двор усадьбы примерно тридцать лет назад одновременно с каретой «Скорой помощи», которую распорядился вызвать «шериф». Дохлая свинья во дворе позади трактора как бы предупредила их, какая кровавая бойня разыгралась в доме. Двое собственных детей Эрумов подросткового возраста были застрелены на кухне за обеденным столом во время завтрака. Расчлененный труп матери они обнаружили в ванной комнате. А в подвале нашли еще теплое тело Мариуса Ларсена, убитого несколькими ударами в голову тем же топором, что и мать семейства.
