Поразительно, как много горечи скрыто в этих размышлениях молодого Кулаковского о судьбе «пишущих якутов». Еще поразительнее бесстрашное, реалистически-жесткое моделирование своей возможной — «вероятнее всего позабуду всё вынесенное из училища, оставлю все «мечтания благородные» — судьбы…
Поводом для письма послужила смерть отца Жуковского, народовольца Василия Федоровича Трощанского, которая произошла в селении Черкёх Ботурусского улуса
[34].
Разумеется, сам Кулаковский понимал, что письмо-сообщение товарищу по столь печальному поводу— не лучшее место для исповеди. Но это свидетельствует не о недостатке деликатности у автора, а об отчаянном одиночестве, в котором тот оказался в Чурапче.
Чем-то А. Е. Кулаковский был сейчас похож на описанного покойным Трощанским якута, у которого и жена, и престарелые родители, и скот, и собака, и кошка «живут впроголодь изо дня в день всю жизнь и только изредка насыщаются до отвалу; и можно с уверенностью сказать, что даже мыши в юрте живут голодом, так как поживиться у хозяина нечем».
Помощнику письмоводителя Ботурусской инородной управы Алексею Елисеевичу Кулаковскому не хватало не хлеба, а живого человеческого общения, но общение это было ему еще нужнее, чем хлеб.
2
В. Г. Короленко, отбывавший ссылку в Амге, недалеко от Чурапчи, писал, что мороз в 25 градусов кажется здесь настоящим веянием весны.
«Раз начавшись, это смягчение идет уже неуклонно. Дни быстро прибывают. Зима начинает отступать. Переходный промежуток занимает короткое время. Только по ночам духи зимы вокруг юрты мечутся и стонут… Лошади чувствуют это и бегают вокруг двора с сумасшедшими глазами, распустив по ветру хвосты и длинные гривы…
Этот период, когда зима еще отстаивает свои права, в тех местах длится недолго, до начала апреля. В это время ветры всё меняются. То они дуют с океана суровым холодом, то начинаются сравнительные оттепели. Так среди резких перемен проходят две-три недели. Земля в это время тверда, как камень. Наконец под влиянием все прибывающего дня в воздухе чувствуется тепло. Снег как будто оживает: под ним начинают журчать ручьи, которые быстро несутся по твердой еще, как камень, земле. Наступает еще один парадокс: лето наступает среди зимы. Кругом лежит еще снег, но тепло совершенно по-летнему».
Именно в эту пору родители помощника письмоводителя Алексея Кулаковского приступили к реализации второй части своего мудрого плана — женитьбе сына на богатой невесте.
В один из таких дней, 19 апреля 1898 года, Алексей Кулаковский обвенчался с семнадцатилетней «толстушкой» — Анастасией Егоровной Оросиной, младшей дочерью известного в округе богача Егора Васильевича Оросина
[35].
«У Оросина было две дочери: любимая дочь Анна и «кейге кыыс» (нелюбимая) Анастасия, — пишет Е. П. Башарин. — Родители Кулаковского, сознавая свою бедность и незнатное происхождение, сватали сыну Анастасию. Им, конечно, хотелось бы, чтобы Алексей женился на Анне, но они боялись большого за нее калыма».
Алексей Елисеевич спорить с родителями не стал.
Конечно, Анна Оросина была красивее, чем выбранная в невесты Анастасия, но что такое женская красота?
Если сравнить ее с молодой гусыней,
резвящейся в весеннем небе,
то, пожалуй, обидится и скажет:
«Вот еще,
сравнил меня с птицей,
набивающей желудок червяками да улитками».
Если сопоставить ее со стерхом,
что сверкает белым опереньем,
то, пожалуй, рассердится и скажет:
«Вот еще,
сравнил меня с белой птицей,
набивающей желудок лягушками да тварями».
Если соотнести ее
с певчей синичкой, с маленькой хлопотуньей,
то, пожалуй, капризно скажет:
«Вот еще,
сравнил меня с глупой птичкой,
набивающей желудок комарами да мошками»…
[36]
Кулаковского вполне устраивала «плосколицая и узкоглазая», нетребовательная Анастасия. И хотя не вспыхнуло между молодыми безумной любви, но установились хорошие отношения, чему способствовали добрый характер невесты, ее музыкальность и, конечно, надежда, что за Анастасию потребуют небольшой калым, а приданое будет богатое.
Только вот расчеты на невеликий калым не оправдались.
Егор Васильевич Оросин подтвердил свое умение собирать богатства. За нелюбимую дочь он заломил огромный— 800 рублей! — калым.
На эти деньги можно было купить 80 коров, и выплачивать образовавшиеся долги А. Е. Кулаковскому придется и после смерти жены. Более того, выплачивая калым, он попал в унизительную и весьма обременительную для него зависимость от тестя.
«…За пазухой Егора Васильевича Оросина жил четыре года. Платя калым за его дочь, я задолжался до 1500 руб. Чтобы уплатить этот долг, я сделался авантюристом и аферистом в тесной связи этих слов: служил письмоводителем два года, ездил в Оймякон подряд три года, строил больницу, ездил в Охотск исполнять телеграфные работы (состоял подрядчиком на 90 000 руб.), ездил на прииски, но возвратился, не дожидаясь вакансии, учил у одного богача двоих детей за 600 руб. в год, а теперь состою учителем Вилюйского городского трехклассного училища, кое-как удалось уплатить долги, но не все…».
[37].
Поначалу Алексей Елисеевич не терял надежды на благородство тестя.
«По твоему совету я женился на богачке, — писал он В. В. Жуковскому, — вероятно, слыхивал о богачах Оросиных, — вот на дочери одного из них, Егора Васильевича, я и женился, руководствуясь расчетом. Хотя калым назначили почти не по силам мне (800 р.), но, я думаю, игра стоит свеч.
Венчался 19 апреля 1898 года, а жену повезу к себе в будущем году, тогда и свадьба будет. Жинка моя плосколицая, узкоглазая, здоровенная толстушка, которая, вероятно, народит мне здоровенных же кулачат».
