При всей своей образованности, знатности он был очень скромным. В нем не было ни тени высокомерия или зазнайства, поэтому люди его очень уважали, хвалили, любили. Никогда не играл в карты, пил тоже совсем немного, да и то при необходимости…».
Почти два месяца Кулаковский жил у Николая Осиповича Кривошапкина, работал секретарем, приводил в порядок канцелярию Огонера — так уважительно называли Кривошапкина оймяконцы.
Усадьба Кривошапкина состояла из нескольких юрт и русских изб. Вдоль ограды были сделаны коновязи. Иногда здесь собирались десятки подвод, снаряжаемых разворотливым Николаем Осиповичем.
Помимо ведения делопроизводства, Кулаковский занимался и сортировкой пушнины.
С этой работой Алексей Елисеевич справлялся легко и каждый день усиленно занимался записями фольклора.
Людмила Реасовна Кулаковская рассказывает, что молодые женщины в Оймяконе даже сложили песню о молодом писаре:
Нос с горбинкой,
Сам кудрявый.
До чего же хорош
Кулаковский тронулся в обратный путь из Оймякона в конце июля, чтобы успеть добраться до осенних дождей, которые переполнят реки.
В Якутск он приехал в середине августа.
3
Вернувшись в Якутск, Кулаковский расплатился с долгами, написал отчет о доставке чая в Оймякон и уже собирался домой, когда члены Клуба якутов попросили его сыграть главную роль в пьесе «Манчары», которую Василий Васильевич Никифоров написал, пока сидел под арестом после разгона «Союза якутов».
Алексей Елисеевич Кулаковский взялся играть роль знаменитого благородного разбойника прежде всего потому, что, уклонившись от участия в «Союзе якутов», он считал своим долгом как-то поддержать пострадавших единоплеменников — поучаствовать хотя бы в Клубе якутов.
Впрочем, были и другие соображения, заставившие его согласиться на участие в спектакле…
Давно занимался Кулаковский сбором легенд и преданий, воссоздающих легендарный образ «современника декабристов» — Василия Федорова-Слободчикова из Нерюктяйского наслега.
«В начале прошлого столетия жил в Нерюктяйском наслеге В.-Кангаласского улуса очень богатый якут, по прозванью «Чочо». Без всякой жалости и зазрения совести он выжимал с бедноты своего и соседних наслегов все, что возможно…
У Чочо был брат, оставивший вдову и единственного сына Василия.
Василий, прозванный за свежесть и румяность лица Ман-чары (ситник), был юноша живой и энергичный, восприимчивый и впечатлительный. От природы прямолинейный, он даже осмеливался порицать при людях жестокие и выжима-тельские поступки своего дяди Чочо…
Манчары жил вдвоем с матерью в 20 верстах от Чочо. Летом Манчары косил сено, как и всякий якут в его возрасте и положении. В остальное время года он работой не занимался…
Однажды в мае Манчары шел по тротуару Малобазарной улицы Якутска. Был немного под хмельком. Вдруг на углу перекрестка двух улиц он встречает разряженную молодуху, с которой имел амурные дела…
Манчары, быстрый в движениях и поступках, попытался поцеловать ее, но следом за женщиной шел ее муж, и женщина оттолкнула любовника, так что в руках Манчары остался ее головной убор.
Манчары со стыда и испугу — давай Бог ноги! Супруги подали на Манчары жалобу в «суд» («судом» называют якуты всякого служащего человека и всякое казенное учреждение).
Манчары испугался и спрятался в лесу.
Потом настала осень с холодами, утренниками и темными ночами.
Манчары думал, думал и однажды поздней осенью в вечернее время отправился к дяде Чочо.
— Слушай, уважаемый дядя! Ты сам все слышал, все знаешь о горе, постигшем меня…
— Эх ты, глупая башка! — сказал Чочо. — Ты бы давным-давно прибежал ко мне за помощью и теперь жил бы себе припеваючи, по-прежнему на воле. Сам виноват, что столько времени прострадал. Завтра же отправимся в город к начальнику. Я с ним хорошо знаком…
Действительно, утром поехали в город.
Вошедши к «начальнику», Чочо сделал с чувством и достоинством глубокий поклон. Затем, выпрямившись, сказал:
— О великий доверенный Белого царя! Выслушай, что скажет тебе твой верноподданный: повинуясь твоему наказу, я привел к тебе обманом того, кто не знает греха перед Богом, кто попрал ногами законы солнца-царя, позабыл стыд перед людьми и светом и ослушался твоего приказа явиться и прятался целое лето в темном лесу как тать… Вот стоит он — Василий Манчары.
Пригодились и шкурки лисиц, которые привез Чочо. Он дал их в качестве взятки начальнику, чтобы тот строже судил Манчары».
В отличие от позднейших вариаций Кулаковский трактовал образ Манчары в реалистическом ключе, хотя в его записях и ощущается явное сопереживание этому легендарному герою.
Так он, видимо, и играл на сцене. Хотя актерской работой участие Кулаковского в спектакле не ограничилось.
По просьбе автора пьесы он сложил песню Манчары к Бэрт Маарыйа и сам же ее исполнил.
«Первое представление пьесы произвело очень большое впечатление на публику и показало, что якуты настолько сценический народ, что актеры, люди совершенно неподготовленные ранее к такого рода сценическим действиям, выполнили свои роли самым блестящим образом, — писал об этом спектакле А. И. Свирский. — Из участников наиболее отличились Мария Николаевна Ионова в роли матери Манчары, Алексей Елисеевич Кулаковский в роли Манчары, Екатерина Николаевна Аверинская в роли Матрены, Терентий Вонифатьевич Слепцов в роли князя Чочо»…
Сразу после спектакля Алексей Елисеевич уехал на родину.
4
Видимо, только теперь, совершив трудное и опасное путешествие в Оймякон, и получил Кулаковский возможность расплатиться с тестем…
Мы уже говорили, что в отличие от сыгранного им на якутской сцене Манчары, который любил «поволочиться за городскими и улусными молодухами», Алексей Елисеевич вел себя более скромно и, как мы видели на примере его женитьбы, повышенной разборчивости по отношению к женской красоте тоже не проявлял.
Это не значит, что Кулаковский строил отношения с выбранной ему в жены Анастасией Егоровной по принципу: стерпится-слюбится, просто он всегда чувствовал, что внешностью красота женщины не ограничивается, а внутреннее со временем преображает внешнее…
И словно откликаясь на эти мысли супруга, некрасивая Настайя (так звали Анастасию Егоровну в семье) к своему двадцатипятилетию как-то удивительно похорошела…
И вот, казалось бы, расплатившись с долгами, и жить бы Кулаковским счастливо, но уже совсем немного жизни оставалось кроткой Настайе.
Возвратившись в 1906 году домой, Алексей Елисеевич Кулаковский не узнал жену. Она отворачивалась от поцелуев, отталкивала его.
