Будучи председателем школьного совета, он занимается множеством административных дел: хлопочет о трудовых карточках для учителей и работников школы, об отправке книг для чтения в Качикатскую школу и дезинфекции фельдшерского пункта против тифа, занимается множеством посторонних, но крайне необходимых для работы школы дел.
В принципе, если отвлечься от того, что произойдет в ближайшие месяцы, можно было бы сказать, что для Кулаковского-учителя в сентябре 1920 года наступило звездное время.
Действительно, он работал в хорошей, выстроенной по его советам Семеном Петровичем Барашковым школе, учил детей, а его бывшие ученики, ставшие большими начальниками, всячески помогали ему в этом благородном деле…
4
Увы… Нарисованная нами идиллическая картинка только походит на правду. Стать этой идиллии реальностью мешало то обстоятельство, что, хотя в новом правительстве Якутии были ученики Алексея Елисеевича Кулаковского, но все они — Максим Аммосов, Исидор Барахов, Платон Ойунский, Александр Попов, Степан Васильев, Иван Редников, Дора Жиркова, Раиса Цугель — были еще и учениками Минея Израилевича Губельмана, все прошли через подпольный марксистский кружок. И никакая любовь к якутскому языку, никакое уважение народных традиций не могли смягчить их отлитых из интернационального чугуна душ.
«Самые вредные головки думаем пустить в расход или выслать из области, последнее средство не вполне достигнет цели. Укажите, как поступить в данном случае», — телеграфировал в Сибревком через две недели после прибытия в Якутск Максим Кирович Аммосов, а уже 14 августа 1920 года, в тот самый день, когда А. Е. Кулаковский был назначен заведующим художественно-литературной секцией подотдела исследований, Максим Кирович отправил в Сиббюро другую телеграмму, где сообщал о раскрытии контрреволюционной организации и об арестах заговорщиков.
Оказывается, организовав культурно-просветительное общество «Саха аймах», заговорщики перевели на якутский язык строевой устав и начали вербовать сторонников. Целью своей они поставили формирование с помощью Японии самостоятельного — Якутская область — якутам! — государства.
И хотя сам Максим Кирович провозгласил «эпоху не слов, а дел», но и его напугало «расследование». Главным обвинительным документом был проект, касающийся устройства государственной власти в Якутии, который «заговорщики» составляли по долгу службы и по прямому поручению Якутского районного ревкома Иркутской губернии.
В результате уроженец Тааттинского улуса Роман Иванович Оросин и выходец из Борогонского улуса, видный общественный деятель, старинный знакомый Кулаковского, Василий Васильевич Никифоров, как организаторы заговора, были осуждены, но не расстреляны, а всего лишь отправлены в ссылку.
Попав в Иркутск, Никифоров и Оросин добились, чтобы вопрос об «оросинском заговоре» был рассмотрен на заседании Сиббюро ЦК РКП(б).
25 октября 1920 года Сиббюро ЦК РКП(б) заслушало «якутский вопрос». Обвинение с Никифорова и Оросина было снято, оба они устроились на работу в Сибнац при Сиббюро.
Тем не менее это не помешало Максиму Кировичу, выступая на 1-м якутском уездном съезде волостных сельских и на-слежных ревкомов, сказать, что контрреволюционная организация существовала. «По улусам производился сбор оружия, вербовка сторонников. Целью организации было достижение национальной независимости якутов, вплоть до организации самостоятельного государства… Достижение цели мыслилось через свержение советской власти. Коммунистов считали своими заклятыми врагами. Свержение же советской власти предполагалось произвести посредством японских сил. Из документов явствует, что организация чисто японской ориентации. Через порт Аян направлен агент в Японию. С нескрываемой радостью ждут появления японцев со стороны Охотска или Бодайбо (через Читу). В связи с этим, нами распущено национальное культурное общество «Саха Аймах», под флагом которого производилась эта работа».
Между прочим, на заседании Сиббюро ЦК РКП(б), где рассматривался вопрос об «оросинском заговоре», присутствовал и Миней Израилевич Губельман.
То ли он дал своему ученику мудрый совет, то ли Максим Кирович сам догадался сделать это, но указания из инструктивного письма Сиббюро ЦК РКП(б), поступившего в Якутский губком, он выдал за свои идеи и, позабыв о прежних публичных заявлениях, начал говорить, дескать, общество «Саха аймах» не нужно уничтожать. Хотя там и свили себе гнездо контрреволюционеры, объединение это вполне может сотрудничать с Наробразом при условии массового вступления партийцев в «Саха аймах» и занятии ими ключевых постов, а также изменении устава общества.
«Такой подход, — пишет Егор Антонов, — сделал М. К. Аммосова популярным не только среди прогрессивных деятелей, но и широких кругов населения. Так, беспартийный интеллигент И. Н. Прядезников подчеркивал: «…я от многих якутов, бедных и богатых, простых и грамотных, местных и приезжих из различных концов области, слышал и слышу только одно: «Максим Аммосов справедлив», «Максим Аммосов жалеет свой народ», «Максим Аммосов якутов не выдаст, защитит»…».
Возможности для защиты у Максима Кировича были.
Еще 11 сентября 1920 года была создана Якутская губчека по борьбе с контрреволюцией и саботажем, которую возглавил первый муж Веры Синеглазовой (сотрудница М. К. Аммосова) Иосиф Борисович Альперович.
Уже в ноябре 1920 года чекисты раскрыли «Олёкминский заговор», но останавливаться на этом не собирались…
5
Между тем Алексей Елисеевич Кулаковский приближался к своему 44-летию…
У него была большая семья.
Кроме жены и престарелой матери, пятеро детей. Двое — Лариса и Иасон — от первого брака, и трое — Алексей, Реас, Раиса — от второго.
Семья много значила для Алексея Елисеевича, она определяла движение его жизни. Большинство предприятий Кулаковского так или иначе было связано с семьей, с необходимостью содержать ее. Только вот пожить с семьей, порадоваться, наблюдая, как растут дети, ему не удавалось.
Небольшая передышка наступила в Вилюйске, где Алексей Елисеевич уже и землю купил, чтобы строить дом, но его уволили из училища, пришлось бросать насиженное место и перебираться в Бодайбо.
А потом были Булун и Верхоянск, неустроенная, кочевая жизнь в Заполярье. С семьей Кулаковский встречался только на Новый, 1919 год, и дальше снова неопределенность, преследования, скитания…
И вот теперь, в конце 1920 года, на родине Кулаковского, в Черкёхской школе образовалось место учителя.
Кажется, жизнь приобретала наконец счастливую полноту. Всё теперь было у Кулаковского: семья, учительство, возможность заниматься научной работой, уважение властей, любовь народа…
В декабре 1920 года Кулаковский оформил переход в Черкёхскую школу и попрощался с Качикатцами, как три столетия назад, переезжая на берега Таатты, попрощался с Качикатцами его далекий предок шаман Кэрэкэн.
Безусловно, Качикатцы — мистическое место в жизни Алексея Елисеевича.
