Если я откажусь
От своих твердых слов,
Если я отрекусь
От своих клятвенных слов,
Если я растопчу
Свои дорогие слова,
Если в грязь обращу
Свои золотые слова,
Пусть племена небожителей
Отвернутся все от меня,
Пусть сердобольная покровительница
Не любит больше меня.
Дух — хозяин глухих лесов —
Богатейший Барылах-Тойон
Пусть не дарит мне драгоценных мехов.
Дух — хозяин водных пучин —
Синий-синий Боллах-Тойон
Пусть не шлет мне серебряных рыб.
Дух — хозяйка самой земли —
Добрейшая Аан-Алахчын-хотун
Пусть лишит меня всех даров.
В стихотворении не указываются причины, вызвавшие произнесение этой страшной клятвы; резонно предположить, что именно события второй половины 1921 года и подтолкнули Кулаковского к созданию этого стихотворения.
Такую же версию высказывает Л. Р. Кулаковская.
«Стихотворение написано перед самым началом гражданской войны в Якутии, вызванной уничтожением интеллигенции и самого прогрессивного, трудолюбивого слоя общества, — пишет Л. Р. Кулаковская. — Потому, можно предположить наличие в нем конкретного адресата в лице отступившихся от своей клятвы верности служения народному благу, вместо земли крестьянам и фабрики рабочим, развязавшим кровавый террор против собственного народа».
Пусть глаза мои высосут черви,
Пусть язык мой звучный —
Высохнет в крючок и присохнет к нёбу,
Пусть костоеда в меня вселится.
Пусть дети мои умирают,
Внуки не выживают,
Род прекратится…
Тело мое тяжелое земля не примет,
Душу мою легкую воздух не примет,
Душу мою живую небо не примет,
И станет она злым духом.
Да будет так!
Подобно реке Лене, поднимающей в бурю песок со своей глубины, поэзия Кулаковского поднимает такие мистические пласты народного сознания, что стихотворение его не завершается с окончанием текста, оно продолжается — и продолжает его сама жизнь…
6
Можно только гадать, какая именно причина заставила Алексея Елисеевича Кулаковского укрыться после убийства брата в урочище — распадке Назара.
Здесь в самом начале века услышал А. Е. Кулаковский от соседа Анемподиста Яковлевича Аввакумова поразившее его своей красотой заклинание хозяина леса, доброго и щедрого иччи «Баай Байаная»…
Здесь записал он:
Благословенные дни мои настали.
Девять конских волос во всю длину класть,
Семи конских хвостовых волос распрямлением бросать,
Знаменательные дни наступили!
Господин дедушка, всеимеющий богач!
Хоть бы ты меня, приняв артельщиком к себе,
Тем принес бы мне пользу.
Ведь бывало, что если я скажу «дедушка»!
Ты как будто отвечал: «А!»
Если что было принесено для меня, того не меняй… —
строки стихотворения, от которого повела отсчет письменная якутская литература.
Теперь, 22 года спустя, в год, когда в огне Гражданской войны рождалась автономная республика Якутия, Алексей Елисеевич снова оказался в местности, где родители его провели свою молодость, где мать вынашивала его, где на родовом кладбище упокоились и его предки, и его братья…
Хмурые, как повстанцы, стояли в распадке высокие сосны, а земля в лесу была покрыта иголками лиственниц, и казалось, будто она запеклась кровью.
Без сомнения, события, связанные с антисоветским восстанием в Якутском уезде и борьбой за власть в самом Якутске, не могли не волновать Кулаковского.
Тем не менее в начале 1922 года власть и в Тааттинском улусе, и в Чурапче находилась в руках повстанцев и ВЯОНУ (Временное якутское областное народное управление), а от них для Кулаковского никакой опасности исходить не могло.
Так что беспокоила Алексея Елисеевича скорее не та реальная опасность, которая угрожала непосредственно ему, страшнее было осознавать, что вчерашние ученики, вершащие сейчас судьбы людей, ничего не могут сделать для их спасения…
Страшное ощущение безумия происходящего мешалось в душе поэта с горем утраты, и не было никакого выхода из этого состояния…
22 апреля 1922 года на торжественном заседании президиума Якутского губбюро РКП(б) было объявлено о создании Якутской Автономной Социалистической Советской Республики…
В связи с провозглашением республики 1 мая был обнародован манифест, согласно которому амнистии подлежали все участники вооруженных столкновений 1921–1922 годов, все, обвинявшиеся в антисоветских выступлениях, включая и «национальную интеллигенцию»…
Созданное повстанцами ВЯОНУ провело тогда в Таатте чрезвычайный съезд…
Алексей Елисеевич слушал эти новости, глядя на покрытое льдом озеро…
Снег вокруг уже растаял, кое-где зазеленела трава, и белеющее посреди алласа озеро было похоже на затянутый бельмом глаз…
Кулаковский кивал…
Надо было ехать, надо было попробовать договориться. Не зря ведь говорят, что не надо истощать последних сил своих слезами — остатки средств к существованию всегда с тобой…
7
Имеются точные сведения, что хотя Кулаковский и не присутствовал ни на учредительном, ни на чрезвычайном съездах ВЯОНУ, но именно он доставил протоколы этих съездов командующему войсками Якутской области и Северного края Карлу Карловичу Некунде (Байкалову).
«В средних числах мая известный просветитель своего народа А. Е. Кулаковский, один из лучших вполне советских представителей интеллигенции, доставил мне полученные им из стана контрреволюции (кажется, от П. И. Оросина) протоколы»…
[129]
Зачем это было сделано и почему именно Алексей Елисеевич Кулаковский принял на себя эту миссию, существуют различные версии. Некоторые исследователи утверждают даже, что Кулаковский работал, так сказать, красноармейским разведчиком и доставленные в штаб Карла Карловича Некунды (Байкалова) протоколы — первый результат этой разведки. Предположение это не выдерживает серьезной критики. Во-первых, и по характеру своему, и по положению Кулаковский на роль разведчика не подходил; во-вторых, не было в протоколах никакой секретной информации; ну и в-третьих, организаторы ВЯОНУ, как утверждал в дальнейшем А. С. Ефимов, сами были заинтересованы в распространении документов съезда, чтобы большевики знали, какие цели и задачи ставит перед собой ВЯОНУ.
